Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Тише, я только так сказал. Мы идем к господину де Зенкуру. Я дам вам полчаса.

– Господин Дервиль!..

– Тише, иначе вы все сорвете.

– А вы знаете, что де Брук сегодня устроил обыск?

– Да. Так иногда делается, чтобы лишить узников возможности подготовить побег. Я разрешил ему это, чтобы усыпить его бдительность.

– Хорошо, а как там де Зенкур? Он ведь был ранен.

– К нему ходит тюремный лекарь. Ваш знакомый идет на поправку, но очень зол и опять собирается драться.

– С кем?

– С господином де Жери.

Камера, где содержался де Зенкур, была маленькой, а сам он спал, завернувшись в тонкое одеяло на обыкновенном деревянном топчане, отчасти смягченном жидким соломенным тюфяком. Дервиль оставил девушке ночник и вышел.

Женька подошла к топчану и присела на его край.

– Альбер… Альбер… – потрясла она за плечо спящего фехтовальщика.

Тот нехотя повернул голову, открыл глаза и уставился на девушку с таким недоумением, что она рассмеялась.

– …Дьявол!.. – воскликнул де Зенкур. – Проклятый лекарь!.. Что он мне дал? Я просил его усмирить мой рассудок, а он, скотина, совершенно расшатал его!.. Жано, это вы?

– Я, Альбер.

– … Дьявол! Так я не рехнулся? Я здоров?

Альбер поднялся и схватил девушку за руку.

– Да, вы здоровы, раз вы, говорят, собираетесь драться с де Жери! – продолжала смеяться фехтовальщица.

– Как вы оказались здесь, де Жано?

– Разве вы не знаете? Меня арестовали в приемной короля по обвинению в убийстве графа д’Ольсино.

– Да это я знаю! Как вы оказались у меня в камере?

– Комендант разрешил. Он дал мне полчаса и стоит там за дверью.

– Вы уже побывали в его постели?

– Альбер, я сейчас стукну вас в другой глаз!

– Разве то, что я сказал, невозможно?

– Невозможно!.. То есть, комендант… да, он вроде влюблен в меня…

– Тогда чего ж вы здесь торчите?

– Вы думаете, мне нужно бежать?

– А вы что ж, думаете, вам позволят быть маркизой де Шале? Вас или убьют или замуруют здесь навсегда, а в свете распространят слух, что вы умерли, не выдержав допроса с пристрастием!

– Да, мне уже намекнули.

– Тем более! Так что не теряйте из виду господина Дервиля, раз он имел несчастье попасться на крючок вашего дьявольского очарования!

– Вам тоже следует поберечься, Альбер.

– Мне? Чепуха! За меня скоро заплатят нужную сумму, и я выйду отсюда!

– Я говорю не об этом.

Женька рассказала об угрозе короля вернуть обратную силу новому эдикту.

– Он чего-то от вас хочет? – догадался де Зенкур.

– Да, одну услугу. За это он обещает новое имя и деньги.

– И что же вы не соглашаетесь?

– А вы бы согласились, если бы вам предложили стать палачом, Альбер?

– Ужели даже так, сударыня?

– Да.

– А-а, я, кажется, догадываюсь, чего от вас требуют.

– Что мне делать, Альбер?

– Это вы должны решить сами, Жано.

– Я уже решила. Когда выйдите отсюда, расскажите о новом эдикте де Санду.

Де Зенкур обещал, после чего они поговорили еще немного. Полчаса пролетели незаметно. В дверь стукнули, и Дервиль велел Женьке выходить.

– Прощайте, Альбер, – сказала она, пожав де Зенкуру руку.

– Почему «прощайте»?

– На всякий случай.

Они обнялись, и на этот раз Альбер не отстранялся.

– Ничего-ничего, когда вы сбежите, а за меня внесут деньги, мы постараемся провести время более интересно, – то ли шутя, то ли серьезно пообещал он.

– Альбер, я замужем.

– За кем? За этим вашим беглым маркизом? И вы еще верите в это?

Понедельник следующей недели опять начался отвратительно. Катрен продолжал терзать девушку вопросами о таинственном помощнике. Женька держалась на том же, то есть, на непричастности своего помощника к истории с д’Ольсино и неприкосновенности своей личной жизни. В итоге, понимая, что дела ее не блестящи, девушка решила задать Катрену прямой вопрос:

– Я могу рассчитывать на оправдательный договор, сударь?

– Сомневаюсь, сударыня.

– Но граф д’Ольсино был преступником!

– Тогда вам нужно было заявить на него правосудию.

– Но я не могла!

– Почему?

– Как почему? Мне самой угрожал арест из-за де Жуа!

– Ну, вот видите! В чем же ваше отличие от графа д’Ольсино, сударыня?

– Что вы сравниваете? Какое-то отрезанное ухо и убитые дети!

– Возможно, граф когда-то начинал с того же самого. Завтра мы поговорим о Себастьяне де Барбю. Я уверен, что это тоже ваших рук дело.

Женька снова думала о побеге и, совершенно измучившись, решила все-таки сделать ставку на Дервиля и начать выстраивать мост к спасению на сваях его поздних чувств. Где-то рядом еще иногда раздавался тихий голос совести, но занятая мыслью, во что бы то ни стало вырваться из рук королевского правосудия, фехтовальщица его уже не слушала. Дерзкие проекты подстегивало и ее видение нового пути к мирному финалу. «Удачный побег, героиня соединяется с возлюбленным и уезжает в другую страну, – подумала она в одну из ночей. – Да, такой финал будет даже эффектней! Да-да, это то, что нужно!.. Вот только Дервиль… Ничего, я придумаю что-нибудь и для него».

Во время новой незаконной прогулки на стене фехтовальщица решилась и сказала коменданту:

– Я хочу… уйти отсюда, сударь.

– То есть, бежать?

– Да.

– Вы признались мне, потому что рассчитываете на мою помощь?

– Рассчитываю.

– Меня повесят, сударыня.

– Бегите со мной.

– С вами?

– Да… в Америку.

– Америка – это чудесно… – лицо Дервиля расправилось, посветлело. – Но у меня семья, сударыня.

– Уезжайте с семьей. Вы же говорили, что в Америке много земли и там живет ваш брат.

Дервиль совершенно смутился. Он посмотрел куда-то за невидимый в ночи горизонт, а Женька замерла, хорошо понимая, что любое слово сейчас, неправильно сказанное ею, мгновенно разрушит хрупкую конструкцию дерзких замыслов до основания.

Комендант помолчал, потом оторвал взгляд от невидимого горизонта и спросил:

– У вас уже есть план, сударыня?

– Да. Я хочу спуститься со стены по веревке.

– Это очень высоко.

– Я слезу, у меня сильные руки и тренированное тело.

– Да, тело…

– Главное, чтобы хватило длины веревки, и меня никто не видел.

– Что ж, там есть одно место со стороны старого рва. Стража туда не ходит. Осенью во рве всегда стоит вода. Потребуется помощник и деньги. Деньги я достану, а вот помощник…

– У меня есть такой человек. Я завтра напишу записку.

– Вы напишите ее сейчас.

– Сейчас?

– Да, в моей комнате, а утром… я провожу вас в камеру.

– Утром?.. – Женька усмехнулась. – Вы же говорил, что ничего не потребуете взамен.

– Речь теперь идет не о вязанке дров, сударыня, – чуть хриплым от волнения голосом произнес Дервиль. – Вы согласны?