Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Вы еще не стали здесь хозяином, Огюст, – напомнил Дервиль.

– Теперь стану! Время мечтательных дураков позади! Вы позволили себе привилегию быть великодушным, и вы наказаны, Дервиль!

– Да, я наказан, но не за это, – склонил голову комендант и посмотрел на фехтовальщицу. – Простите, сударыня.

Женька поняла, что хотел сказать Дервиль и за что просил прощения. Дело было не в сорвавшемся побеге – он считал, что наказан за измену первоначальной высоте своих чувств, которой сумел достичь, но на которой не удержался. Это его короткое, но искреннее покаяние вернуло к жизни того Дервиля, которого раньше так боялась привести к петле фехтовальщица. Всю ночь, несмотря на то, что ей снова развязали руки, она мучилась от тревоги и боли за судьбу своего немолодого поклонника. За Люиса, которого он мог назвать в порыве отчаяния, девушка не тревожилась, уверенная, что умный провансалец сам побеспокоится о себе, коль скоро узнает об известиях из Бастилии.

Днем фехтовальщицу почти не трогали, но теперь вместо де Брука ее трапезу контролировал офицер по имени де Шарон. О Дервиле ей ничего не сообщали. Не появлялся и Катрен. Хотя его приходы совсем не радовали Женьку, она заволновалась, – его отсутствие показалось ей плохим знаком. Только на следующий день де Брук, наконец, появился. Он приказал солдатам связать фехтовальщице руки и повел ее вниз.

– Куда? – спросила она.

– В допросную Дворца Правосудия.

– Зачем?

– Я не уполномочен вам отвечать, сударыня.

– Что с Дервилем?

Де Брук усмехнулся, но и тут не ответил. Девушку посадили в полицейский экипаж, и под усиленной охраной повезли во Дворец Правосудия. Кроме охраны всю дорогу девушку сопровождал шум городских улиц. Шум этот был так близок, что вызывал иллюзорное ощущение свободы.

Во Дворце Правосудия фехтовальщицу провели вниз, в одну из комнат с маленькими окошками под низким потолком. Дневного света не хватало, поэтому в комнате горели свечи.

За столом, обложенным бумагами, сидели два человека в судейских мантиях, справа за отдельным столом находился секретарь, но не эти люди, в первую очередь, привлекли внимание девушки, – на скамье у стены лежал, укрытый куском грубой холстины, Дервиль. Он был в разорванной рубахе и едва повернул голову, когда Женька вошла. Рука его безжизненно свесилась к полу, а в мутном взгляде скопилась мучительная боль.

– Сударь! – не удержалась от восклицания девушка.

– Молчать! – приказал де Брук и потянул ее к столу.

На фехтовальщицу в упор посмотрел старик в круглых очках на выцветших глазах.

– Ваше имя, сударыня? – спросил он.

– Жанна де Бежар, маркиза де Шале, сударь.

– Вам следует обращаться ко мне «ваша честь».

– Да, ваша честь.

– Мы будем задавать вопросы, сударыня, а вы должны отвечать на них. Вы поняли?

– Да, ваша честь.

– Говорите коротко, ясно и по существу, чтобы не вынуждать суд к более суровому допросу.

– Вопросы будут по делу господина Дервиля, ваша честь?

– Сейчас вы сказали лишнее, сударыня. Вы не должны впредь сами задавать вопросы суду.

– А почему этот суд не идет открыто, ваша честь?

Судья посмотрел на девушку поверх очков, выдерживая значительную паузу, но ответил:

– Мы уже опросили по делу о попытке побега самого господина Дервиля и свидетелей, которых предоставил нам господин де Брук. Дело представляется нам совершенно ясным и вопросы, предназначенные для вас, задаются только для протокола.

– Как ясным? Разве оно ясное?

– Сударыня!

– Да, хорошо, спрашивайте.

– Первое – вы собирались совершить побег из Бастилии в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ноября тысяча шестьсот двадцать четвертого года?

– Нет, ваша честь.

– Нет?.. Тогда спрошу иначе. Вы собирались совершить побег из заключения?

– Нет, ваша честь.

– Хорошо. Запишите это, секретарь. Другой вопрос. Что вы делали на стене Бастилии ночью пятнадцатого ноября тысяча шестьсот двадцать четвертого года, сударыня?

– Я… мне стало плохо, и господин Дервиль вывел меня на воздух.

– Это неслыханное нарушение тюремного содержания, сударыня. Вы знали об этом?

– Да, ваша честь.

– Это правда, что вы пользовались особым влиянием на господина Дервиля, сударыня? Мы знаем от свидетелей, что он во многом потакал вам.

– Да, он сочувствовал мне.

– Он желал вас?

– Это не относится к делу, ваша честь.

– Очень даже относится, сударыня. Именно влюбленность господина Дервиля заставила его пренебречь своим долгом, семьей и жизнью. Он собирался помочь вам бежать, и сам хотел уехать вместе с вами.

– Это вам тоже сообщили свидетели?

– Это сообщил нам сам господин Дервиль.

– Что?..

Женька обернулась на скамью, где продолжал лежать безмолвный комендант, и скользнула взглядом по бурым пятнам на тряпке, прикрывающей его ноги. Она вспомнила Грегуара Форгерона с его новой моделью «испанского сапога» и сжала губы.

– Господин Дервиль, – продолжил судья, – нашел разумным облегчить свою душу признанием и сообщил суду, что собирался помочь вам бежать. Он сказал, что принес для этого веревку, по которой вы должны были спуститься вниз.

– Веревку принес господин де Брук! – воскликнула фехтовальщица.

– Вы хотите сказать, что господин де Брук тоже причастен к попытке вашего побега?

– Еще как причастен! Он нарочно подбросил веревку, чтобы убрать господина Дервиля и занять его место!

– У вас есть свидетели этому?

– Нет, но это и так понятно!

– А нам понятно, что это господин Дервиль своими действиями подвел вас к мысли о побеге, и не сегодня, так завтра это бы случилось. Ведь так, сударыня?

Судья смотрел на девушку сквозь толстые стекла своих очков как сквозь лупу, и она не сдержалась:

– Да! Да! Да! Я хотела бежать, и буду хотеть этого! Что в этом странного?

– Ничего. Это довольно часто приходит в голову узникам, поэтому вы здесь и поэтому отвечаете на мои вопросы, сударыня.

– И что вы теперь со мной сделаете?

– Теперь вы вернетесь в Бастилию. Процесс по вашему делу начнется в понедельник. Он будет открытым, как вы и хотели.

– А господин Дервиль?

– Приговор по делу господина Дервиля будет вынесен сегодня. Уведите маркизу де Шале, господин де Брук. У меня нет больше вопросов к ней.

– Но у меня есть вопросы, ваша честь! – не успокаивалась фехтовальщица.

– Не заставляйте охрану прибегать к насилию, сударыня.

– Это несправедливо! Это я, все я! Я хотела бежать! Господин Дервиль не виноват! Он хороший, добрый человек! Он не хотел! Он не виноват! Что вы делаете? Так нельзя!

В порыве отчаяния Женька стала выкрикивать совершенно нелепые фразы. Она понимала, что они бесполезны и смешны, отчего опять срывалась и несла полную чепуху. Солдаты по знаку торжествующего де Брука схватили ее за локти и повели в экипаж. Там она успокоилась и замолчала, но лишь для того, чтобы не доставлять де Бруку, усевшемуся напротив, удовольствия наслаждаться ее истерикой.