Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Что не веселишься, Табуретка? – спросил Тулузец.

– Робен грозил ногу мне сломать.

– Теперь не сломает.

– А чего?

– Я его заколол.

– Во как! А чего?

– За нее, – кивнул на Женьку Кристиан.

– Больше что ль девок не осталось?

– Таких не осталось. Сбегай к Миро и принеси пожрать чего-нибудь.

Кристиан дал мальчику денег, и тот убежал исполнять поручение.

– Идем наверх, Дикая Пчелка, – потянул девушку к лестнице Тулузец, – Не бойся, нам никто не помешает.

«Сейчас у меня будет любовь с волком, – отстраненно, будто не о себе, подумала фехтовальщица. – Генрих никогда не простит меня, если узнает. Он убьет и меня, и моего ребенка… Может быть, сказать о ребенке Кристиану?» Но Женька ничего не сказала. Она испугалась, что он принудит ее избавиться от чуждого ему потомства.

Верхнюю комнату, где жил Тулузец, почти всю занимала широкая лежанка, крытая коврами и одеялами. Тут же находился большой ларь, рядом с которым валялись несколько довольно приличных на вид книг. На ларе стояла деревянная статуя мадонны и лежали четки из черепов, которые Женька выкинула когда-то в окно.

– Это … чье? – спросила девушка.

– Жан-Жак нашел.

– А статуя?

– Табуретка стянул где-то. Я оставил. Она на дочку мельника похожа из моей деревни.

– Дочка мельника… умерла?

– Солдаты ее с папашей в мельнице спалили, когда король Монпелье брал. Мельник-то из протестантов был, осерчал, пристукнул кого-то, вот и наказали.

– А Табуретка? Это кто?

– Мальчишка из Приюта Подкидышей. Его одна знатная мамаша туда сбросила. Он через это дамочек благородных не терпит. Ты поосторожней с ним, у него нож есть.

Кристиан подошел к фехтовальщице ближе и осторожно тронул ее щеку.

– Ты красивая, – сказал он, – как мельникова дочка.

– Ты ее любил?

– Любил пару раз.

Женька напряглась, – она ожидала грубого насилия, но объятия, в которые ее заключил «городской волк», были неожиданно трепетны, а касания его сухих губ на лице нежны. То ли этот разбойник боялся ее спугнуть, то ли знал, как нужно раздувать ответный огонь. «Генрих убьет меня», – опять подумала фехтовальщица, купаясь в щекочущих пузырьках новой чувственной игры, словно в оздоровительном горячем источнике. Она снова не понимала, что с ней происходит, и ей казалось, что статуя девы Марии смотрит на нее просто уничтожающе. «Завтра напрошусь в какое-нибудь дело, и пусть меня там убьют, – решила она, распластавшись на лежанке парижского бандита, точно на кресте, – Как все нелепо, как мерзко… это тупик, тупик…»

Когда любовный голод был утолен, Кристиан крикнул Табуретку. Мальчик тотчас принес поднос с едой, улыбнулся девушке беззубым ртом и снова довольно ловко при своей физической ущербности спустился вниз.

– Его мать знатная, говоришь? – задумалась фехтовальщица, вспомнив историю Маргариты, которую ей рассказал Генрих.

– Да, он сказал, в приюте какая-то вышитая пеленка была.

– Я хочу сходить туда.

– Зачем?

– Поговорить с настоятельницей. Мне нужно узнать, кто была его мать.

– Думаешь на кого?

– Думаю.

– Что ж… сходим, если ты так хочешь, но это после, а сейчас давай поедим.

Женька зашнуровала корсаж и села. На ужин был жареный гусь, которого Кристиан заказал еще днем в харчевне. Он сам отламывал от тушки куски и подавал их фехтовальщице. Смоляные глаза его светились любовью, но девушка не обманывалась, – она помнила картину страшного нападения на орлеанской дороге, распоротое горло Перрана, убитого де Вика и смерть Робена, случившуюся час назад.

– Что это за книги? – спросила фехтовальщица.

Присутствие книг в разбойничьем логове действительно выглядело странно.

– У Герцога беру.

– У Герцога? Он что, читает?

– Не, какое! Неграмотный он. Сначала для форсу с налетов насобирал, чтобы вроде как блеску себе придать, а потом Копна ему читать стала. Ее кто-то из бывших дружков научил.

– А ты? Тебе кто читает?

– Никто, сам. Я умею. Нас с братом священник воспитывал, когда мать померла.

На следующий день гулянье во Дворе Чудес продолжилось. Ночь, бурная и безбожная, перетекла в белесый январский день, который скрасили новые костры, драки и возлияния.

Во второй половине дня Герцог отправился на прогулку по ближайшим парижским рынкам и взял с собой небольшую свиту, в числе которой был и Кристиан. Женька, не в силах сидеть в доме под уничтожающим взглядом девы Марии, попросилась идти с ним. Кроме Тулузца в свите числились: Берта Копна, Художник, Жослен Копень, Жан-Жак и Гаргантюа – высокий плотный детина с заряженными пистолетами за поясом.

В декольтированном платье было холодно, и Кристиан дал девушке одну из своих курток на овечьем меху. Кроме куртки она выпросила и штаны, чтобы надеть их под юбки. Здесь Божьи законы работали мало, поэтому никто этому ее желанию прямо не препятствовал.

На рынках Герцога знали. Ему бесплатно наливали вина и платили небольшую дань. За это Двор Чудес не трогал мелких торговцев. Стражники тоже не подходили, и на вопрос фехтовальщицы об их странной лояльности Кристиан сказал, что Герцог платит им свою «дань».

– А Марени?

– Марени охотник, его можно только убить.

– Почему же не убьете?

– Скользкий и чует, когда остерегаться надо. Уже не единожды уходил. А может и заговоренный он или еще срок не пришел.

В этот день тоже шел снег, было сыро, и вся группа иногда останавливалась погреться и перекусить у жаровен. Женька вдыхала полной грудью январский холодный воздух и с особым аппетитом ела вместе со всеми горячие лепешки. Она впервые ничего и никого не боялась, и жила теперь одними освобожденными желаниями дикой лесной кошки, поводырем которой являлся сейчас только инстинкт.

Вдруг у одного из прилавков с овощами фехтовальщица увидела Лизи и Северина. Женька улыбнулась, попросила у Кристиана один из ножей и, спрятав руку с оружием в складках юбки, тихо сказала своему спутнику:

– Помоги мне.

Он ничего не спросил, кивнул и пошел следом, оставив Герцога и его компанию у жаровни, где они остановились поесть пирожков.

– Здравствуй, Лизи, – поприветствовала бывшую разносчицу «Божьей птички» девушка. – Прицениваешься?

Та испуганно обернулась.

– Я… ты… вы… Северин!

Но Северин только растерянно моргал белесыми ресницами, глядя, то на фехтовальщицу, то на кинжал в ее руке, то на грозное лицо ее смуглого спутника.

– Где ты сейчас? – спросила побелевшую девушку Женька. – Хорошо устроилась?

– Я… мы у господ де Рошалей.

– Хм, знакомая фамилия. Верно, господин Марени порекомендовал?

– Да, это он… помог. Пощадите, госпожа… Мы бедствовали, когда нас выгнали из «Божьей птички».

– И поэтому решили меня продать?