Татьяна Смородина - Фехтовальщица

Добротные высокие дома вскоре сменились низкими и покривившимися. Навстречу стало попадаться все больше нищих. К Женьке лезли со своими предсказаниями смуглые гадалки в пестрых одеяниях, совали свой сомнительный товар аптекари – шарлатаны, предлагали дешевые засохшие лепешки разносчики. Проспер, бесцеремонно расталкивая всю эту шушеру в стороны, вел девушку за собой.

Вскоре они очутились на неком подобии площади, с одной стороны которой была свалка, а с трех других лепились друг к другу небольшие кривобокие домишки. Свободное пространство возле них занимали полотняные шатры, в которых расположились на зиму цыгане. Здесь же жгли костры, готовили на жаровнях еду и продавали разную утварь.

Посреди площади стоял деревянный покосившийся помост, видимо, ранее предназначавшийся для уличных представлений. Под ним в высоком и укрытом превосходным ковром кресле сидел, одетый в добротные, но пестрые одежды, бородатый мужчина лет сорока. Протянув ноги в дорогих сапогах к костру, он медленно ел похлебку из глиняной миски. Сбоку к нему прилепилась губастая рыжеволосая женщина в таком же разношерстном наряде, которая одной рукой держала эту миску, а с помощью другой попивала вино из фляги. Рядом стоял мальчик с серебряным подносом, на котором возвышалась горка лепешек. Это был Жан-Жак.

На краю помоста, укрытая курткой, спала девочка в нарядном, но грязном платье. В девочке Женька узнала Люссиль. И платье было то самое, которое в день дуэли с д’Ольсино видела на ней фехтовальщица.

Проспер подвел девушку к костру. Все, кто находились поблизости, зашевелились и придвинулись. От группы дорого, но безвкусно одетых парней, отделился Робен. Сказав что-то бородачу в кресле, он показал на фехтовальщицу. Тот дал знак убрать миску и утер рукавом лоснящиеся от жира губы – видимо, похлебка была доброй. Сверкнувшие на пальцах перстни указывали на его высокое положение.

– Это она, говоришь? – уточнил он у Робена и остановил на Женьке свой пристальный тяжелый взгляд.

– Как есть она, Герцог.

– А почто она в таком платье? Прачки разве такое носят? В таких только продажные девки ходят. Копна!

– Не видала, – качнула головой рыжеволосая женщина. – Я в борделях всех девок знаю.

– Шумок она в «Красном чулке» пересиживала, – пояснил Проспер. – Эркюль ей такую одежу подсунула. Своя попортилась, как она в стоке возле прачечной купнулась.

– Шумок?.. Ага… Так, говоришь, Лисица по твоему следу идет? – обратился к фехтовальщице Герцог.

– Идет.

– А что так? Что сотворила-то? Говори честно, а то себе дороже будет.

– Сбежала я… из Бастилии.

Сухое как земля полупустыни серо-смуглое лицо Герцога оживилось.

– Хо-хо! Знатно! Рассказывай!

Герцог сделал знак, и ему подали трубку. Он закурил, а Женька рассказала о дуэли с графом д’Ольсино, своем заключении и побеге.

– М-м, курья ляжка! Так ты та самая маркиза де Шале?

– Да.

– А не врешь? Счас к ее славе всякая примазаться могет.

– Спросите у Люссиль, она видела дуэль.

– Что? Люлька? – посмотрел на спящую девочку Герцог. – Она пьяна, водку у Копны стащила. Пусть спит, неча ее трогать.

Слова фехтовальщицы подтвердил Жан-Жак.

– Она не врет, Герцог. Я давно ее знаю. Она нам с Люлькой поесть давала и дядьке одному из знатных ухо ножом снесла, а ишо дело одно было…

– Что за дело?

– Мы полено у булочника стянули.

Все кругом захохотали.

– Кто еще про эту милашку знает? – спросил Герцог.

– Я знаю.

К костру вышел парень в черной повязке под шляпой, и Женька узнала Рони.

– Говори, Студеный.

– Она у нас гостинице жила, под меня копала, все хотела про испанку узнать. Ну, про ту, с которой раньше ейный муженек веселился.

– Узнала?

– Мне сказали, какая-то бумажка вышла про это дело, потом комиссар пришел с людьми. Испанку нашли в конюшне, и мать мою в тюрьму бросили.

– Что за бумажка такая, говори? – спросил девушку Герцог. – Ты, что ли, наклепала?

– Я.

– Так… – потер заросший подбородок хозяин Двора Чудес. – Не наше это.

– Погоди, это может только ейная со Студеным ссора! – воскликнул Робен.

Все вокруг зашумели, но Герцог дал знак замолчать и остановился взглядом на горбоносом мужике с красным платком на шее.

– Что скажешь, Жакерия?

– Зарезать, голову отрубить и на кол! Нечего тут всяким маркизам делать! Все они сызмальства потаскухи и злодейки! – мрачно посмотрел на фехтовальщицу Жакерия. – Верно говорю, Веселый Жан? – повернулся он к своему соседу – сутулому мужчине с обезображенным длинным шрамом лицом.

Шрам шел от губы почти к самому уху, отчего казалось, что мужчина все время улыбается, но улыбается скорее издевательски, чем приветливо.

– Верно! – поддержал Веселый Жан. – Зарезать ее, как ту испанку, а то начнет еще здесь нос драть! Не наша она!

Воровское общество зашумело и разделилось на два лагеря как в тот раз, когда из-за присутствия девушки на фехтовальной площадке спорили фехтовальщики.

– Вон ее отсюда! Еще облаву приведет!

– Да боевая девка! Пригодится!

– В Сену ее! В Сену!

– Какая Сена? Ты еще не видел, как она ножичек метает!

– А мне она показалась!

– Оставить! Оставить!

– Не, на кол давай! На кол!

Герцог некоторое время слушал противоречивые выкрики, потом поднял руку.

– Теперь мое слово! – сказал он, когда шум утих, и обратился к Жакерии. – За твою голову сколько назначено, потрошитель белопузых?

– Тысяча золотых.

– А за ее – десять тысяч… Кто еще что сказать хочет? – обвел своих подданных пытливо-насмешливым взглядом Герцог. – … Тогда заткнитесь! А ты…

– Дикая Пчелка, – подсказал Робен.

– Да, Дикая Пчелка, иди с Робеном, будешь его подружкой.

– Я ничьей подружкой не буду, – сказала фехтовальщица, вызвав в воровском сообществе новую волну опасного шума.

– Вот те на! – удивился Герцог. – Так не положено, без защитника тебе нельзя здесь. Али знатность не позволяет? Так я тебя тогда вон Жакерии отдам на пару с Веселым Жаном! Они живо от титула освободят. Чуешь, чем пахнет?

– Чую, – кивнула фехтовальщица, заметив краем глаза в добре, наваленном рядом с помостом, эфес шпаги, – но я ничьей подружкой не буду.

– А моей? – раздался еще один голос.

Из толпы, грозно окружившей девушку, вышел парень с горячими смоляными зрачками, и фехтовальщица на несколько секунд онемела – она узнала Кристиана, которого застрелил де Санд, и который утонул в Орже.

– Ну, будем считать, что согласна, – подвел итог ее немому потрясению Герцог и махнул рукой. – Забирай, Тулузец! Твоя красавка!

– Эй-эй, так не пойдет! – разозлился и выскочил вперед Робен. – Я первый ее нашел!

– Я первый, – спокойно возразил Кристиан. – Эта девушка подала мне пить, когда меня схватили на орлеанской дороге, она наша, а теперь и моя.