Татьяна Смородина - Фехтовальщица

Уповая на безработных поденщиков, Женька вернулась в гостиницу. У «Парнаса» девушка отпустила экипаж, наказав возчику быть здесь на следующий день около полудня. Вдохновленный щедрой оплатой, он снова громко икнул и обещал приехать вовремя.

– Подайте на еду, добрая госпожа, – попросил кто-то ноющим детским голосом.

Женька обернулась. Перед ней стоял нищий мальчик в дырявой шляпе и протягивал грязную руку.

– Батьку не помню, мамка умерла, подайте, добрая госпожа, – скривил лицо этот новый «Гекельберри Финн».

Фехтовальщица подала ему пистоль.

– Чертова собака! – воскликнул тот восторженно, сунул монету за щеку и убежал.

«Теперь охрана, охрана», – вернулась к своим заботам девушка, переступая порог «Парнаса» и вдруг увидела Эжена. Он сидел один за столом в трапезной и ужинал. Еще плохо осознавая свою радость и невольную улыбку при виде шального парня, Женька быстро подошла и села рядом.

– Ты здесь? – удивилась она.

– Ага! – расплылся в ответной улыбке нормандец. – Я ушел от де Гарда к другому хозяину.

– К другому?.. Де Санд? – догадалась девушка.

– Ага.

– Чем же он лучше де Гарда?

– Как чем? Вы же видели, как он стреляет, дерется на шпагах, да и вообще!

– И что ты будешь у него делать?

– Я в охране. Буду при его доме жить. Знатный у него дом, госпожа! Хоть посплю в хорошей постели как барон почти. Не хотите посмотреть мою новую квартиру?

В глазах Эжена плясали черти. Они звали фехтовальщицу за собой, но она смотрела сейчас в другую сторону.

– Так это ты ему сказал, что я здесь? – усмехнулась девушка.

– Я не хотел говорить, но он только за это меня и взял. Там еще один деревенщина к нему рвался, а он меня выбрал.

– Ну, и дурак.

– Сам знаю. Теперь он, наверняка, сюда припрется, и мне уже ничего не перепадет.

– Да не ты, а он дурак.

– Почему?

– Потому что продажного выбрал.

– Чего?

– Ты и его когда-нибудь подставишь.

– А что? Каждый ищет, где лучше как хочет.

– Ну, раз так, тогда вот что – я завтра я еду на бал в Булонже.

– На бал? Шутите?

– Не шучу. Мне помогает герцогиня де Шальон.

– Ух ты, вонючие пятки! Да вы устроились еще лучше меня, погляжу!

– Мне нужна охрана в пять человек. Набери кого-нибудь, а сам будешь старшим.

– Я старшим?

– Не сможешь?

– … Чего это не смогу? Смогу! Только нужны деньги, порох там, пули прикупить.

Женька дала Эжену несколько монет.

– А за охрану расчет после службы, – сказала она.

– Это понятно. Ну, а что с моей квартирой? – спрятав деньги в кошель, шалым глазом покосился нормандец.

– Что с квартирой?

– Придешь посмотреть? – шепнул солдат и взял девушку за руку.

Черти в его глазах продолжали плясать и кувыркаться, но фехтовальщица не поддалась.

– Отстань! – сказала она, заказала ужин и, наивно думая, что окончательно отделалась от их шкодливого сообщества, поднялась к себе в комнату.

Вечерело. Подкрашенные жгучими красками заката, облака уплывали прочь. Будто устав от надоевшего за день света, Земля тяжело переворачивалась на другой бок.

Внизу шумели засидевшиеся студенты, и бодрым хозяйским голоском покрикивала Шарлотта. Вдруг неожиданно скрипнула и открылась рама окна. Фехтовальщица слегка вздрогнула и обернулась. В багровом проеме торчала чья-то лохматая голова.

– Это я, добрая госпожа, – сказала голова детским голосом.

– Кто?

– Я Жан-Жак. Ты деньгу дала, помнишь?

– А… ну заходи.

Девушка хотела помочь мальчику залезть в комнату, но он мотнул головой.

– Отцепись, а то свалюся! Я сам лучша.

Забравшись в комнату, Жан-Жак осмотрелся и спросил:

– А сестренка еще со мной. Пустишь?

– Сестренка?

– Ага. Люссиль, Люлька, то бишь.

– А больше никого нет?

– Не-е.

– Ну, тогда зови.

Мальчик высунулся в окно и тихо свистнул, после чего на подоконник сползло еще одно, благоухающее совсем не парфюмом, уличное существо. Дети спускались по веревке, которая уходила куда-то за край крыши и, как признался Жан-Жак, была привязана к трубе.

– А чего ж вы по веревке-то? – спросила девушка.

– Дверями нас не пустят.

– Как ты нашел мое окно?

– Толстый указал, – пояснил Жан-Жак.

– Какой толстый?

– А тот дурка, который тута горшки выливает.

– А, Луи-Жан?

– Вели его заколоть, – сверкнула глазками девочка. – Он продажный.

– Он глупый.

– Потому и заколи! Наши этого глупого дурку давно б приговорили!

– Какие ваши?

– Замолкни! – ткнул девочку в бок Жан-Жак. – Тебя тожа приговорят, мельница!

– Это ты заткнись, куриный зад!

Дети начали было потасовку, но за дверью вдруг раздались шаги, и оба со стремительностью лесных зверьков нырнули под стол. В комнату вошла Шарлотта. Она принесла ужин, и сообщила, что госпожу де Бежар просит о встрече некий граф по имени Мануэль де Жуа.

– Он сказал, что видел вас вчера, восхищен и желает познакомиться.

– Это не тот, который в был в маске?

– Не, этот крупный как бычок и глаза у него тоже воловьи.

– Скажи, что я не выйду.

– Он не отстанет, госпожа.

– Тогда скажи, что я заболела.

– Хорошо, попробую. А что у вас окно открыто?

– Это я открыла. Здесь воздух тяжелый.

– Да, это верно, – кивнула Шарлотта и втянула ноздрями воздух. – Сейчас пришлю Луи вынести горшок.

Шарлотта ушла, и дети осторожно вылезли из-под стола. От них, в самом деле, разило помойкой, то есть, тем стойким запахом их жизни, среди которого они выросли и которого не замечали. Женька, конечно, догадалась, что Жан-Жак и Люссиль не простые нищие, но не отшатывалась, а даже предложила им поесть и осторожно, чтобы не спугнуть, принялась расспрашивать об их уличной жизни.

Оба они оказались детьми какой-то ушлой воровки, которую год назад повесили на Гревской площади. Привыкшие к насилию и грязи в своей дикой жизни, они говорили о смерти матери спокойно и сожалели только о том, что после этого ее брат Робен по прозвищу Красавчик, так распустился, что по каждому поводу задавал племянникам трепку и отнимал все деньги, которые они зарабатывали на улице. Кто был их отцом, дети точно не знали. Жан-Жак говорил, что это мог быть только знаменитый Арно Волк, с которым мать пошла в налет.

– Он, он! – решительно утверждал мальчик, для которого жизнь парижского бандита, видимо, была пределом мужской доблести. – Я видел, как он валял ее на лежанке!

– А я видела ее с Герцогом! Он самый главный при Дворе! – возражала девочка, уверенная, что титул, даже в воровском королевстве играет более важную роль, чем доблесть какого-то грубого налетчика.

– Молчать! Арно, я сказал! – злился Жан-Жак и дал сестре пинка. – Это ты от Герцога, шлюха! А я от Арно, говорю!

Люссиль от пинка свалилась на пол. Жан-Жак захохотал. Девочка вскочила и дала ему оплеуху. Мальчик схватил ее за волосы, а Люссиль вцепилась ему в горло. Женька еле их растащила и заставила вновь вернуться к мирной беседе. В ней продолжало упоминаться слово «двор», но девушка уже догадалась, что речь шла не о Лувре, а о Дворе Чудес. Это живописное, но опасное обиталище парижского криминала было ей теоретически знакомо – фехтовальщица принадлежала к числу тех, кто еще читает книги.