Татьяна Смородина - Фехтовальщица

После обеда Катрин играла на лютне и показывала фехтовальщице вышивки, сделанные в пансионе. Скоро Женьке стало скучновато, и она сказала об этом Генриху.

– Да, я сам здесь частенько зеваю. Мы вернемся сюда вечером, и тогда ты не соскучишься, – шепнул он в ответ.

– Вечером?

– Я проведу тебя со двора, и мы заберемся через окно по веревочной лестнице.

– По веревочной, говоришь?

– Ты согласна?

– … Да.

…Забираться по веревочной лестнице с раненой рукой было, более чем неудобно и, если бы не Цезарь, подтягивающий Женьку за обвязанную вокруг талии, веревку, она давно бы свалилась фавориту короля на голову. Это до коликов смешило обоих и сводило всю романтику тайного ночного свидания на нет. Таким же образом залез в комнату и Генрих. Потом Цезарь спустился вниз и повел лошадей на конюшню, в то время как, забравшаяся в окно, странная пара валялась на узорном полу и по-детски давилась от хохота.

– Почему мы не поехали в дом, который тебе подарил король? – немного успокоившись, спросила фехтовальщица.

– Отец забрал ключи. А что, тебе здесь тоже не нравится?

– Почему? Как раз наоборот. Здесь тепло и больше жизни.

– Да, но здесь она не моя.

Вдруг в коридоре послышались быстрые шаги, и Генрих втолкнул девушку в гардеробную.

– Побудь здесь.

– Вы уже дома, брат? – спросил чей-то женский голос, едва Женька скрылась среди модных костюмов фаворита короля.

– Да, Элоиза.

– Я не видела, как вы зашли.

– Я прошел задними воротами от конюшен. Что-то с лошадью. Я велел заменить подкову.

– Вы спуститесь ужинать?

– Нет. Прикажите принести мне ужин наверх.

– После того, как на вас обратил внимание король, вы стали совсем невыносимы, Генрих. Вы были другим когда-то.

– Я был послушен.

– Мне не нравится этот юноша, этот господин де Жано.

– Почему?

– Вы смотрите на него как на девушку. Это неприлично. Это скандально!

– А я люблю скандалы. Это единственное средство, которое спасает меня от скуки. Помните, как матушка застала нас когда-то под лестницей?

– Генрих…

Элоиза, сердито шурша юбками, ушла. Генрих засмеялся.

– Они будут еще говорить мне о скандальности! – сказал он Женьке. – Уже забыли, что писали обо мне в памфлетах, когда я стал близок к королю! А теперь им кажется неприличным взгляд, которым я смотрю на вас, господин де Жано!

– Что значит «близок»? – спросила фехтовальщица.

– И вы туда же, Жанна? Наш король слишком благочестив, чтобы претендовать на славу Генриха Третьего.

– Но король… он ревнует вас.

– Конечно! Разве не может быть ревности в простой дружбе?

– А что у вас было с Элоизой под лестницей?

– Мы играли в карты на раздевание.

– И все?

– Вы действительно хотите знать, что было дальше?

– Не хочу.

Женька помолчала, глядя в сторону окна, за которым начинали сгущаться сумерки, потом спросила:

– Где там ваш ужин, сударь? Я есть хочу.

История отношений де Шале с королем и с Элоизой так же, как и история его отношений с Валери, оставалась для фехтовальщицы не ясной, но она не стала ловить в этой темной комнате черную кошку. Она понимала, что цвет этой кошки ей был уже не важен.

Цезарь принес ужин, и оба его участника устроились прямо на полу, бросив на него шелковое покрывало с кровати. Во время ужина Генрих продолжил рассказывать о своей жизни в родительском доме, о страхах детства и опасных шалостях юности. Женька, в свою очередь, похвасталась своими успехами в классе фехтования и проектом «Божья птичка».

– А откуда у тебя деньги? Ты кого-нибудь ограбила? – спросил де Шале.

– Дядюшку.

Фехтовальщица, не жалея красок, рассказала, как посетила родственников. Генрих посмеялся, но когда она снова упомянула о занятиях фехтованием, нахмурился.

– Я не хочу, чтобы ты ездила к де Санду.

– Я езжу не к де Санду, а в класс фехтования.

– Который состоит из дюжины здоровых парней, – не ушел дальше де Санда в своих подозрениях, де Шале.

– Я там тоже не девочка.

– Вот именно! Тебе уже пора быть со мной!

– Я и так с тобой, но я не брошу фехтование.

– Жанна!

– А если ты будешь против, я брошу тебя!

– Только попробуй!

Генрих рассердился, в глазах его сверкнул дикий огонек… Он отбросил в сторону серебряный бокал, схватил Женьку за руку и подтянул к себе.

– Рана, рана! Мне больно! – вскрикнула девушка.

– У меня тоже рана!

Завязалась борьба, через минуту неотвратимо переросшая в шальные объятия. Затрещала ткань нового камзола… Еще минута, и фехтовальщица уже ничего не хотела знать, кроме нарастающего беспредела требовательных рук, рвущих на ней застежки ее мужского костюма…

Утром девушка проснулась от какого-то вкрадчивого движения возле кровати, на которую она забралась вместе с Генрихом, когда на полу стало холодно. Женька открыла глаза и увидела над собой госпожу де Шале. На лице женщины была улыбка.

– Так вы, оказывается, девушка? – обрадовавшись, видимо, именно этому, спросила она.

– Да, то есть… не совсем…

Женька подтянула на голую грудь одеяло и посмотрела на Генриха, который мирно посапывал рядом, устав за ночь доказывать ей, что только с ним она будет счастлива.

– Не надо смущаться, милая, – сделала легкий, как порхание бабочки, жест госпожа де Шале. – Я уже показала вас мужу.

– Да?.. И что он сказал?

– Сказал, что ждет вас обоих к завтраку.

– А сколько сейчас времени?

– Девять. Будите Генриха и вставайте. Я пришлю горничную. Она поможет вам одеться и причешет, хотя… хотя волосы ваши коротки для девушки.

– Пусть принесет ковш воды и полотенце. И еще пуговицы… нужно пришить пуговицы к камзолу.

– Я хотела дать вам платье. Вы, кажется, одной фигуры с Катрин.

– Нет, я надену свой костюм.

– Но это… это неприлично.

– Тогда я не буду завтракать.

– Нужно спросить у мужа.

Когда матушка ушла, фехтовальщица вздохнула и посмотрела в узорчатый полог над головой. Она опоздала на занятие, и теперь де Санд непременно выставит ей очередной счет. Впрочем, ее беспокоило не столько наказание, сколько собственное нахождение здесь, в этой теплой, почти семейной постели, а не на тернистой фехтовальной дорожке, и самое страшное было в том, что она испытывала при этом некое, ранее незнакомое ей блаженство, ей даже не хотелось вставать.

Вошла угловатая девушка с ковшом воды и полотенцем. Она передала, что господин де Шале разрешил ей спуститься к завтраку в мужской одежде.

– Хорошо. Иди, – махнула рукой Женька.

– Надо помочь вам, госпожа?

– Я сама, а ты, как тебя?

– Нинон.

– Ты, Нинон, пришей пуговицы к моему камзолу. Вон они там, валяются на полу.

Нинон подобрала камзол, пуговицы и ушла. Женька посмотрела на Генриха. Тот спал тихо как ребенок. Черты лица его расправились и казались чистыми. Женька провела пальцем по его носу. Фаворит короля поморщился и проснулся.