Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Правильный вопрос, пан генерал, – усмехнулся комиссар. – Я еще до этого не дошел. Сейчас объясню. Вслух вы с самого начала должны говорить именно о войне против самураев. Вплоть до мелких нюансов: на стрелковых мишенях и чучелах для штыкового боя должны быть узкоглазые лица, можно в японских кепи или касках, при всяких командах добавлять слова, прямо указывающие не предполагаемого противника. Скажем: «Батарея, по самураям , осколочным, прицел четыреста, трубка шесть, четыре снаряда, беглым огонь!» Понятно?

– Пока да.

– Вы офицерам, а они подофицерам, а те, в свою очередь, солдатам, должны вслух говорить только, так сказать, азиатскую версию. Но намекнуть, что это только легенда для глаз и ушей возможных германских шпионов. А на самом деле, речь идет об освобождении и объединении многострадальной Польши.

– А если эти намеки просочатся наружу и дойдут до Германии?

– А мы абсолютно уверены, без всяких «если»: и просочатся, и дойдут. При таком количестве задействованных в этой подготовке людей – это совершенно неизбежно. А дальше, как я уже говорил, сугубо личное дело Гитлера, верить в это или нет. Москва, естественно, будет все отрицать. Ну, а сделать, больше чем Гитлер и так будет делать, готовясь напасть на нас, он все равно не сможет.

– Мне кажется, панове, – заметил один из генералов, обращаясь к коллегам, – эта наивная отговорка вполне может сработать.

– И Советское правительство так думает, – кивнул комиссар. – И, в довершении, одно единственное предупреждение: Советская власть оказывает вам глубочайшее доверие. Если, кто-то из вас не хочет участвовать в подготовке польских войск и дальнейшей войне с Германией на нашей стороне – он волен отказаться. До завтрашнего утра. Скажем, до 10.00. Мы оставляем за вами такое право. Отказавшиеся до окончания войны в Европе будут находиться в особом лагере на территории СССР в относительно комфортных, соответствующих вашему рангу условиях. Но если кто решит предать нас потом – будет расстрелян без всякого снисхождения. Вам также категорически запрещаются контакты с вашим «парижским» правительством и любыми иностранцами.

– Хорошо, – кивнул круглоголовый генерал, – допустим, мы согласимся и будем искренне с вами сотрудничать. Допустим, освободим совместно всю Польшу и разобьем Германию. Что потом? Советские войска уйдут из Польши? Дадут нам жить самостоятельно? Или вместо германского ярма на нас окажется ярмо, но уже советское? Да еще и коммунистическое?

– Ох, пан генерал, пан генерал, – покачал головой комиссар. – Да что же вы такой недоверчивый и нетерпеливый? Ну, сами посудите: если у меня, у Советского правительства и лично у товарища Сталина, как у нас говорят, дуля в кармане, то, что мне помешает и от своего, и от их имени посулить вам сейчас золотые горы, а потом просто поставить перед свершившимся противоположным фактом. И что? Не будем тогда Польшу освобождать? Пусть так и остается разорванной? Или, может, Гитлер вам больше по душе? Будете ждать, когда он всю Польшу под фашистской Германией объединит? Знаете, у наших среднеазиатских народов есть такой сказочный персонаж, Ходжа Насреддин. Хитрый и умный плут, всегда с выгодой для себя выбирающийся из всех сложных ситуаций. Есть про него такая притча. Поспорил он как-то с ханом, что за 10 лет научит своего ишака разговаривать, а если нет – хан отрубит ему голову. И взял под это дело у хана много золота. Друзья его стали корить, мол, Ходжа, зачем ты в это ненадежное дело ввязался? Ишак ведь никогда не научится говорить – и тебе отрубят голову. На что довольный золоту Ходжа благодушно им ответил: «О чем вы печалитесь? За 10 лет кто-нибудь да умрет: или ишак, или хан, или я». Так, пан генерал, и с вашим вопросом. Пока разгромим Гитлера – много воды утечет. Сейчас нельзя предугадать, какая к тому времени будет международная обстановка. Что сейчас об этом говорить? Еще нельзя окончательно сказать, какие страны Европы станут в грядущей всеобщей войне на нашу сторону, кто будет нейтральный, кто добровольно и активно поддержит, а кто принудительно и нехотя, но тоже ляжет под Гитлера. И еще, господа генералы, чтобы вы представляли всю сложность принятия решений, хочу вам рассказать о таком. Один из вариантов, который рассматривался для нашей части Польши, был не оккупация , как вы сейчас считаете, польских земель, а освобождение захваченных в двадцатые годы земель Белоруссии и Украины и их просто-напросто присоединение к уже существующим соответствующим советским республикам. А ваши литовские земли, Виленскую область, отобрав у вас, мы должны были передать Литве. А? Как бы вам понравился такой вариант? Тогда бы все, находящиеся на нашей стороне Польши, получили бы всё по полной программе: и советскую власть, и национализацию частной собственности, и колхозы, и запрет всех партий кроме коммунистической и всех несогласных – в Сибирь.

– При таком варианте, – мы бы вряд ли согласились с вами сотрудничать, – заметил один из генералов.

– Правильно. Но Советское правительство от такого варианта решило отказаться. Хотя, согласитесь, в какой-то степени он бы был справедливым. Ведь Польша действительно заняла после войны 20-х годов белорусские и украинские земли (по-вашему – Восточные Кресы) и активно их ополячивала: переселяла на них поляков (осадников), насильно насаждала свой язык и католичество в ущерб православию и так далее. Но мы решили держать курс на объединение Польши в будущем в ее довоенных границах и увеличивать за ее счет свои республики не планируем.

– Пан комиссар, – откинулся на высокую спинку стула седовласый генерал, – мне не нужно думать до завтра. Я согласен с вами сотрудничать. Зачем время тянуть? Можете мной располагать. Я верю в здравомыслие товарища Сталина.

В итоге, согласились все, даже недоверчивый сторонник парижского правительства.