Михаил Ланцов - Купец. Поморский авантюрист

Но такие терзания мучали лишь самого Митьку. Его спутники просто и банально сгорали от стыда, не зная, куда себя деть. Как-то не так они привыкли вести дела. И прекрасно понимали, кем теперь выглядели в глазах людей.

За сим ни «капитан», ни его люди не заметили, как подошел Семён со своими спутниками. Лишь когда тот, запыхавшись, оказался перед взором Митьки, он наконец опомнился. Вздрогнул. И, встретившись со старостой взглядом, спросил:

— Когда отходим?

— Сегодня же, — оскалившись в слишком кровожадной улыбке, ответил Семён.

— Значит, все уже готово?

Митька был на удивление холоден и спокоен.

Семён только улыбнулся шире и кивнул.

— Кто едет?

— Все.

— Ясно, — все так же холодно ответил «капитан» и молча отправился в дом — собираться.

Через три часа купцы и рыбачки уже были на кораблях, отплывавших из Новгорода в Москву. Плыли на тех самых ушкуях, что привезли английский груз. Их ведь толком и разгрузить еще не успели. Очень вовремя вернулся Федот с представителями Царя. Понятно, что пришлось прихватить еще три дополнительных ушкуя, чтобы и товары равномернее разместить, и людей, что теперь в нагрузку шли. Ведь тут и новгородские пассажиры имелись, и рыбачки, и недурно вооруженный отряд для защиты от разбойников и конкурентов.

Впереди же их ждала Москва…

День у Иоанна Васильевича выдался тяжелый. Один из тех дней, что можно было назвать жутко неконструктивными, совершенно бесполезными, когда все, за что бы ты ни взялся, валится из рук, а в голову не идут годные мысли, хоть ты тресни. Один из тех дней, о которых нечего вспомнить опосля. Под стать погодке — за окном целый день пасмурно, да дождь льет, словно из ведра.

Сам Царь назвал такой день душным — просто потому, что уже задыхался от обилия свалившихся на голову проблем. Понимал Государь, что дел меньше не станет и ему по чину положено проблемы государственной важности решать, но всякому человеку нужен передых. Но отдохнем, что называется, на том свете.

Весь день Иоанн Васильевич провел в одиночестве. Заказал себе яств, но так ни к чему и не притронулся. Размышлял, сидя в покоях, иногда вставал, мерил тяжелыми шагами расстояние от стены до стены, расхаживал взад-вперед. Садился за стол обратно и медленно раскачивался из стороны в сторону. Так думалось лучше, мозги на место становились. Между тем все мысли заняли думы о наметившемся в стране расколе и о том, как выправить крайне непростое положение.

Однако час проходил за часом, время неумолимо бежало, не останавливаясь, а путного в голову так ничего и не пришло. Потому к концу дня у Царя так и не появилось решения, которое бы его удовлетворило, а главное — принесло пользу отечеству, за которое он болел больше всего. А между тем, помимо раскола, существовали и другие насущные государевы дела. За мыслишками о Макарии и Сильвестре дела сие совершенно незаметно отходили на второй план, но это не значило, что оные не требовали исполнения. Требовали, еще как, да и без Царя делишки подобные не решались, всё ждали своего часу. Стоит один раз запустить, отмахнуться, так потом не расхлебаешь. Или того хуже, найдется тот, кто вместо Царя делишки порешать удумает…

Все это Иоанн Васильевич прекрасно понимал и потому усилием воли таки заставил себя переключиться с набившей оскомину темы раскола. Следовало разобраться в текучке. Вопросов скопилось немало, и были, среди прочих, действительно важные.

Как раз одним из таких оказалось так называемое дело англичан, как Царь окрестил вопрос про себя. И то ли день сегодня такой, когда голова напрочь отказывается соображать, как не изгаляйся, то ли напасть какая, но Царь застрял в английском вопросе накрепко. Погрузился в собственные мысли, битый час сидел за столом и не мог принять решение. Нежданно-негаданно «дело англичан» оказалось на повестке дня во второй раз, и Иоанн Васильевич не знал, что делать. Ведь только недавно принимал в Кремле английского купца Ричарда Ченслора, гостившего в столице прошлую зиму и отбывшего ранней весной. С сэром Ченслором у Царя сложились наипрекраснейшие отношения, и что, пожалуй, важнее, были достигнуты договоренности о торговле между Русью и Англией. Иоанн Васильевич полагал, что за те несколько месяцев, что англичанин гостил в Москве, они обсудили все, что только можно, и по многу раз утвердили. Как результат переговоров, русский Царь написал собственноручно грамотку английскому монарху в Лондон, которую передал Ченслору.

Правда, вот незадача — грамотка та была написана на имя английского Короля Эдуарда… Но обо всем по порядку. Так, несколькими неделями ранее в Кремль прибыл давеча знакомый Иоанну Васильевичу купчик Федотка из людишек новгородских, бывший там товарищем старосты торговой общины. Федотка прямо заявил, что он есть представитель некого английского торгового люда. Когда Царь испросил имя англичанина, пославшего Федотку, то услышал — сэр Гуго Уиллоби. Тот самый сэр Уиллоби, у которого старшим лоцманом Ричард Ченслор ходил, поведавший Иоанну Великому об утрате двух из трех кораблей английской экспедиции. По заверению Ченслора, которому, в общем-то, не было резона врать, сэр Уиллоби попал в шторм и, вероятно, помер, не дойдя до поморской земли.

Многого узнать у Федотки не вышло, как только Царь не допытывался и не любопытствовал, но словам купчика внял — сэр Уиллоби жив здоров, да еще с какого-то перепугу остановился в новгородской земле, откуда свою грамотку шлет! Как? Что? Неужто спасся? Где ж он все время пропадал? Федотка, вдруг заделавшийся в посыльного от англичан, только плечами пожал да показал грамотку от Гуго. Грамотка это оказалась красноречивей любых слов. Прямо сейчас она лежала на столе перед Царем. И не лишне отметить, что, не будь оной, так не избежал бы Федотка расспроса с пристрастием, не посмотрел бы Государь-батюшка на то, что новгородский человек — купец Ивановского сто. Но внимательно прочитав текст послания, Иоанн Великий заколебался и отпустил Федотку восвояси. Да и помнил Царь, хорошо помнил, слова Ричарда Ченслора, пересказывающего грамотку Эдуарда «мы позволили мужу достойному, Гуго Уиллоби, и товарищам его ехать в страны…». Не Ричарду Ченслору, а Гуго Уиллоби повелели вести разговор. Потому Иоанн Васильевич тотчас вызвал людей проверенных и поверил им привезти в Москву англичан. Немедленно! А заодно перестраховался, товар сразу у Уиллоби выкупил, как того хотел Федотка.

Было в этой грамотке и кой-чего, что заставило Иоанна Васильевича перечитывать текст вот уже который раз подряд. Каждый раз он то приподнимал бровь, то ерзал, то хмыкал, одно косился на печать на сим документе. Королевская, английская… Не то чтобы он сомневался, но ведь грамотка целиком и полностью контрастирует с пересказом Ченслора. Теперь документ адресован лично «Царю и Великому князю всея Руси Иоанну Васильевичу», как в нем указано. Все бы ничего, душу греет, но отчего тогда у Ченслора не имелось прямого адресата? Так, всем владыкам северных стран — «…вам, цари, князья, властители, судии земли во всех странах под солнцем, желает мира, спокойствия, чести, вам и странам вашим!». Вот… Иоанн Васильевич вспомнил, как проявил некоторое разумное недовольство когда услышал эти слоа из уст Ричарда, но быстро остыл, крайне заинтересованный в торге с англичанами. Ченслор попросту не знал, с кем будет вести торг, куда вообще плывет, а позже даже честно признался, что они искали путь в Индию по поручению Эдуарда VI.