Марина Ноймайер - Под знаком Льва [litres]

Я прерываю эту затянувшуюся лекцию по средневековой медицине.

– Значит, эссенции – это не что иное, как четыре стихии?

Он сокрушенно кивает, снова разворачиваясь к двери, нахмурившись, когда на моем лице невольно отражается ликование. Эссенции – это четыре стихии! Наконец-то!

– Спасибо! Вы мне очень помогли!

Мужчина что-то ворчит, пока я пытаюсь справиться со своей эйфорией, все-таки сейчас не время радоваться успехам в решении моей загадки: пусть я и уберегла Галатею от этого шарлатана, ее состояние все еще тревожит меня.

Бросаясь обратно к ее постели, я опускаюсь на край кровати и осторожно беру в руки ее липкую от пота ладонь. Веки Галатеи беспокойно дрожат, но в себя она не приходит.

– Когда ей стало плохо? – бросаю я взгляд через плечо на девушек. Серена шумно втягивает носом воздух.

– Она ушла к себе еще вчера днем, заявив, что ее не будет на празднике вечером. Казалось, что все было в порядке, она выглядела как всегда.

Фьора и Грация согласно кивают.

– Мы думали, это из-за того, что вы поссорились, – добавляет Фьора, бросая на меня укоризненный взгляд, и пусть это все полная чушь, меня начинает грызть совесть. Я чувствую себя ужасной подругой из-за того, что занятая своими делами даже не заметила, как Галатее уже сутки нездоровится.

Я энергично вскакиваю с кровати, полная решимости позаботиться о ее выздоровлении, даже если это последнее, что я могу для нее сделать. Во-первых, нужно разобраться с жуткой затхлостью и духотой в комнате. Размашисто распахнув тяжелые шторы и открыв окна для проветривания, я с удовольствием вдыхаю теплый свежий воздух, а лучи заходящего солнца окутывают комнату розоватым мерцанием. Уже гораздо лучше! Когда я возвращаюсь к постели, Галатея начинает возиться, и я откидываю пару одеял, чтобы хоть немного выпутать ее из этого кокона. Ее затуманенный взгляд скользит по мне, когда она чуть приоткрывает дрожащие ресницы.

– Анджело? – ворчит она.

Видимо, она может разглядеть только мои волосы, что сразу же вызывает у нее доверие.

– Нет, Галатея, это я, Розали. – Я ободряюще сжимаю ее руку.

– О, Розали. – Слезы потоком обрушиваются на ее скулы. – Я совершила глупость!

– Ну-ну, – успокаивающе бормочу я, рукавом вытирая слезы с ее лица. – Ты подхватила лихорадку, такое бывает.

– Нет, ты не понимаешь, – бессильно качает головой она. – Вся кровь…

Я удивленно оборачиваюсь к девушкам:

– О чем она говорит?

Но все трое только качают головами, выглядя вполне себе искренне сбитыми с толку. Я снова наклоняюсь к Галатее, пытаясь поймать ее затуманенный жаром лихорадки взгляд.

– Что ты имеешь в виду, какая кровь?

– Я не могу, – беспокойно вскидывает она голову, рыжие волосы липнут к вискам тяжелыми прядями.

– Пожалуйста! Может быть, я смогу тебе помочь, ты должна рассказать мне, что произошло!

Ее пересохшие губы напряженно дрожат.

– Я была беременна, – едва слышно шепчет она. – Я думала, что от Томмазо, но была не до конца в этом уверена. Я хотела сказать ему, но наш последний разговор прошел… не так, как ожидалось. Вчера я пригласила женщину, которая произвела процедуру, – глубокий всхлип вырывается из ее горла, а слезы снова бегут по щекам. – Она лучшая в этой области, но когда она вытащила иглу… Мне было так больно… В конце концов, она сказала, что все вышло, но кровотечение не прекращалось… часами.

Ее жалкий плач так меня потрясает, что я сама чувствую, что вот-вот расплачусь, неловко обнимая Галатею, пока она зарывается лицом в изгиб моей шеи.

– Я заслужила такую смерть… Я совершила страшный грех, убила собственного ребенка.

Я отстраняюсь, чтобы окинуть ее строгим взглядом.

– О нет, ты не умрешь, я тебе это гарантирую! Я смогу тебе помочь.

Серена, Фьора и Грация застыли неподвижно и таращатся на меня; кажется, девушки находятся в шаге от обморока, когда я к ним оборачиваюсь. Я невольно задаюсь вопросом, происходило ли с ними что-то подобное. Я и так знаю, что с контрацепцией в это время было так себе, и для куртизанок это, вероятно, насущная тема. Однако одного взгляда на окаменевшие лица девушек достаточно, чтобы быстро отогнать от себя эти мысли.

– Вы слышали, что произошло. Ни слова об этом, или я заставлю вас пожалеть. Теперь мне нужна помощь.

Никто так и не шевелится.

– Фьора, позови Томмазо!

Я не обращаю внимания на протестующее хныканье Галатеи. Он любит ее, и сейчас велик риск, что что бы я ни делала, Галатея все равно умрет, я просто должна убедиться в том, что он сможет прийти и помочь ей. У меня холодок пробегает по спине от мысли об абортах в этом времени. Галатея сказала, что потеряла много крови, и даже если эта акушерка работала в стерильных условиях, риск подхватить смертельную инфекцию был огромен, если, конечно, у Галатеи уже не начался сепсис. Интересно только, откуда я могла бы об этом всем узнать.

Господи, я же ни черта в этом не понимаю! Почему я вообще взялась изучать такую бесполезную вещь, как история искусства? Чем мне помогут знания о картинах и архитектурных канонах, если на кону стоит жизнь Галатеи?!

Глубоко вздохнув, я подавляю панику, стараясь сохранять хладнокровие, и мысленно перебираю все свои скудные знания об уходе за больными, пытаясь вспомнить, что делала моя бабушка, когда я лежала с лихорадкой. Первое, что приходит на ум – парацетамол. Но его изобретут гораздо, гораздо позже.

– Вы двое, – обращаюсь я наконец к Серене и Грации. – Нам нужна кипяченая вода и чистые льняные полотенца. Действительно чистые, вскипятите их. И чай. Спросите кухарку, может ли она порекомендовать что-нибудь от лихорадки! – Девушки стоически кивают. – И найдите Анджело.

Они без лишних слов спешат прочь из комнаты, пока я возвращаюсь к кровати, соображая, что же делать дальше. Галатея апатично смотрит на полог кровати и, кажется, уже мысленно готовится умирать.

– Я не заслуживаю того, чтобы ты так заботилась обо мне.

Я только щелкаю языком.

– Примерно так я и думала, когда ты меня приютила. Видимо, нам обеим не особенно понятны мотивы друг друга, но тебе стоит принять мою помощь так же, как я приняла твою.

Она долго смотрит на меня, и я задаюсь вопросом, разбирает ли она в лихорадочной дымке, что я вообще говорю. Затем она слегка дергает подбородком, улыбаясь, и я воспринимаю это как одобрительный кивок.

Ночь в лазарете Галатеи поглощает меня как черная дыра, я осознаю ход времени только по звону церковных колоколов, проникающему через распахнутое окно, хотя даже не успеваю подсчитывать удары, чтобы понимать точное время. Но одинокий звон указывает на то, что прошла еще четверть часа, пока я без устали смачивала полотенца и делала компрессы. Через некоторое время после того, как я вымыла Галатею и сделала свежую перевязку, она снова пришла в себя, и я уже было понадеялась, что травяной отвар действительно ей помог, но с каждым часом с тех пор ее состояние лишь ухудшалось. К счастью, кровотечение удалось остановить, но приступы озноба, скручивающие ее с нерегулярными интервалами, выматывают Галатею, и приходя в себя, она перестает нас узнавать, бормоча непонятные слова и мечась взглядом по комнате. Только Серена все это время остается рядом со мной, в то время как Фьора и Грация все еще бегают по моим поручениям. По крайней мере, я надеюсь, что они не сдались и в конце концов не легли спать. Где бы ни были Томмазо и Анджело, они нужны мне здесь. Галатея в них нуждается.