Марина Ноймайер - Под знаком Льва [litres]

Мои голые ноги покалывает от холода, и я буду огромной счастливицей, если выйду отсюда без цистита. Но я все равно рада, что мы укоротили юбку, иначе я бы тут навечно застряла. Лео поднимает лампу выше, освещая окружение. В островке света вырисовываются контуры бочкообразного свода, теряющегося во тьме над нашими головами. Слава богу, потолок достаточно высокий, чтобы мы оба могли стоять прямо.

– Здесь использовался римский бетон, – бурчит Лео, более внимательно оглядывая стены. В некоторых местах штукатурка осыпалась, но для своего возраста в несколько тысяч лет акведук удивительно хорошо сохранился.

– Это цемент древних римлян? – спрашиваю я.

– Да. Его отличительная особенность в том, что он может затвердеть даже в воде. Собственно, только поэтому строительство акведука и стало возможным.

Меня восхищают строительные навыки древних римлян, я смотрю на это совсем другими глазами: цемент, который высыхает под водой… абсолютно гениально!

– А теперь насущный вопрос: в какую сторону нам идти? – продолжает Лео, и его голос эхом отскакивает от стен.

Тоннель тянется в обе стороны, и, конечно же, Люций не оставил нам никакой геометки. Прислушиваясь к себе, я чувствую, что нам стоит двигаться по течению.

– У меня есть ощущение, что нам нужно идти по течению, – озвучиваю я свои мысли. Лео бросает на меня изучающий взгляд, взвешивая эти слова, но в итоге кивает.

– Твоя интуиция всегда подсказывает правильно, – с полуулыбкой подтверждает он. – Не хочешь идти впереди и показывать путь?

Я киваю, протискиваясь мимо него в узком проходе, чтобы взять командование на себя, и, глубоко вздохнув, шагаю в поток ледяной воды. В свете наших ламп блеск воды радужными отражениями танцует на стенах. Я напряженно прислушиваюсь, но ничего, кроме плеска наших шагов не слышно. И хотя в этом узком тоннеле на глубине больше сотни метров я буквально чувствую вес земли над нами, я не могу не поддаться очарованию окружения: вода, прозрачная и переливающаяся как жидкий алмаз, тонкие, как пальцы, сталактиты, свисающие с потолка… Эта атмосфера напоминает мне какой-то гротескный собор.

Мы с Лео молча, шаг за шагом, продолжаем путь по скользкой поверхности, и постепенно я начинаю задаваться вопросом, сколько нам еще идти по этому тоннелю. Что, если мы идем не в том направлении? Но нет, – мягкой пульсацией подтверждает мой зодиак. Наверное, до сих пор мое тело было слишком сосредоточено на сохранении тепла, чтобы воспринимать другие раздражители, но сейчас я буквально чувствую, как пульсация на запястье становится все интенсивнее с каждым шагом.

– Ты тоже чувствуешь свой зодиак? – обращаюсь я к Лео. Он молча прислушивается к себе.

– Да, едва заметная пульсация. Мы становимся ближе, не так ли?

Я киваю, стискивая зубы, потому что холод пробирает до костей, словно пронзая босые ноги клинками. Свод над нами образует легкий изгиб, в конце которого я, кажется, различаю мерцание света. Я заставляю себя ускориться, и мы наконец-то добираемся до острого отверстия, словно пасть открывающегося в камне рядом с нами, и оно тянет меня, как зачарованное. Дрожь зодиака только подтверждает, что мы на правильном пути, и я шагаю в отверстие, слыша позади себя Лео, также прокладывающего себе путь по тоннелю, разительно отличающемуся от того, по которому мы только что шли. Здесь стены не аккуратно оштукатурены римским бетоном, а грубо высечены в камне и усыпаны бесконечными каменными выступами. Через некоторое время дно начинает подниматься, а уровень воды уменьшаться, пока дорога не становится совсем сухой. Навстречу нам веет прохладой, и в промокшей ледяной одежде она пробирает до костей, зато теперь мы, по крайней мере, можем идти быстрее.

Вскоре мы достигаем самой высокой точки тоннеля, и перед нами открывается невиданный грот. Он небольшой, но в центре него простирается зеркальная водная гладь, по стенам струится конденсат, а воздух наполнен шумом тихого плеска. Со сводчатого потолка свешиваются сталактиты, сросшиеся с вырастающими из пола сталагмитами в гротескно оформленные колонны. Я с молчаливым благоговением оглядываюсь, замечая двух человек в тени одной из естественных колонн, и уже издалека замечаю сверкающий блеск серебряных глаз.

Холод, расползающийся во мне при виде Люция не идет ни в какое сравнение с ледяной водой, через которую мы только что пробирались. Это ощущение еще более безжалостно охватывает мое тело с ног до головы.

– Розали, Лео! – Голос Люция звучит неестественно громко, отражаясь от сводов грота. – Я удивлен, что вы так быстро ко мне добрались. Конечно, я ни секунды не сомневался в том, что вы справитесь, но мне казалось, что вам потребуется больше времени. Упс.

Прежде чем я успеваю сжать руки в кулаки, Лео переплетает наши пальцы, и его кожа ощущается горячей, как кипяток. Этим безмолвным жестом он просит меня не поддаваться на провокации Люция и не пускаться в объяснения, каким образом я наткнулась на подсказку о Виа дель Назарено. Прежде всего мы не должны забывать, зачем мы здесь.

– Ты нарушил свое слово Люций, – громко отвечаю ему я с едва сдерживаемой яростью и шагаю навстречу, но Лео одергивает меня за руку уже через несколько шагов. Зато теперь я достаточно близко, чтобы видеть насмешливо-веселое лицо Люция, прислонившегося к колонне и, как и в прошлый раз, полностью одетого в черное.

– Если я правильно помню, в моем первом письме к тебе не было ни слова о том, как я поступлю с герцогом после того, как ты вернешь мне Рубиновую Табулу. Вспомни хорошенечко: я никогда не обещал тебе, что отпущу его на свободу! Я бы убил его в любом случае, и если бы ты потерпела неудачу, это была бы лишь одна из многих причин. Наш дорогой Чезаре слишком влиятельная фигура на шахматной доске истории, чтобы я мог удержаться и не вывести его из игры, надеюсь, ты это понимаешь.

При упоминании своего имени мужчина, скорчившийся на полу рядом с Люцием, вздрагивает. Связанный, с кляпом во рту, он отчаянно вырывается, но Люций только с насмешливым фырканьем наблюдает за его безуспешными попытками.

– Ну что ж, барабанная дробь! Я рад, что вы успели занять места в первом ряду на моем представлении.

Люций нагибается, поднимая с пола какой-то завернутый в салфетку предмет, и, разматывая ткань, вынимает Табулу, которую он с лаской взвешивает в руке.

– Прошло так много времени с тех пор, как она была моей в последний раз. Она еще красивее, чем я запомнил… И еще мощнее.

Он ласковым движением скользит по Табуле кончиками пальцев, и она загорается рассеянным светом под этими прикосновениями. Зловещее свечение его серебряных глаз все усиливается, пока зрачки не становятся едва различимыми в этих металлических всполохах, делая его глаза похожими на серебряные монеты, бездушные и немилосердно холодные. Во мне поднимается желчь, но я не могу отвести взгляд.