Александр Афанасьев - Иностранец

Я посмотрел краем глаза на выражение лица Луки. Оно не радовало.

— Большое спасибо за помощь следствию, профессор — я встал — если что, мы с вами свяжемся.

Поднялась и профессор

— Была рада помочь. Вы русский, да?

— Да, а что?

— У вас там такое же?

Я вздохнул

— Если не хуже. Спасибо за консультацию.

…

Потом мы вернулись в свой кабинет, в здание МВД. Я чувствовал себя так, как будто искупался в грязной луже и еще отпил из нее.

Закрыв дверь, я достал фляжку

— Будешь?

Лука страшным взглядом посмотрел на меня

— Ты что? Мы на работе.

— Пофиг. По пятьдесят грамм можно. Стаканы есть?

Лука переместился за стол, достал какие-то маленькие стаканчики, я разбулькал коньяк. Не глядя друг на друга, выпили.

— Если…

…

— Если все это станет известным, стране п…ц. Михалич — новая футбольная звезда, за него порвут. Если станет известно, что албанцы группой изнасиловали и убили его невесту… просто начнется война.

— Ее не изнасиловали — тяжело сказал я — ты, как и я читал отчет о вскрытии. Слушал профессора. Во все связи она вступила добровольно.

— Пофиг — Лука посмотрел на меня больными глазами — никто в это не поверит, потому что не захочет поверить. Ты думаешь, я не понимаю, что произошло? Профессор права, на сто процентов. Она поссорилась с парнем, наверное, изменял ей. Решила отомстить. Пошла на набережную, снялась там на этой долбанной дискотеке. Албанцы ее трахнули, все вместе, потом что-то произошло, и они ее убили. Испугались, выбросили труп в канаву и свалили в свою долбанную Шиптарию. Вот что произошло.

— Лука, Лука…

…

— Самая большая ошибка в нашем деле — делать скоропалительные выводы. Ты уже придумал, как все было, а теперь начнешь искать факты под свою теорию, которая у тебя в голове. Это не расследование. Это профанация.

— А какие еще тут могут быть объяснения?

— Любые, Лука, любые. Жизнь — штука сложная.

Так мы и сидели, пока не позвонил телефон. Лука поднял трубку, выслушал, скривился

— Вызывают. Наверх.

…

Помощник министра внутренних дел Люба Йованич принял нас в своем кабинете. Хоть мы и приняли всего по пятьдесят — но, кажется, он учуял. Ничего не сказал, впрочем. И правильно.

Я коротко доложил о своих выводах по делу и соображениях, Йованич отреагировал так же, как до него Савич.

— А без футбола нельзя?

…

— Послушайте, у вас есть целая опергруппа, которая ведет расследование — и пусть ведет. Зачем мне путаться у них под ногами? В сторону футбола никто не копал. Я и копну.

— А не догадываетесь, почему не копали?

— Догадываюсь.

Помощник министра встал, подошел к большому, до пола окну

— В этом городе, каждый второй юнак — член фанатской группировки. Они так же опасны, как необезвреженная бомба времен второй мировой под зданием. Копнул экскаватором — и тут же взрыв…

— Я должен расследованием заниматься, или делать вид?

Йованич еще какое-то время смотрел на улицу. Потом повернулся

— Теперь я понимаю, почему русские вас уволили

…

— Напишите план оперативных мероприятий. Как можно более подробный. Мне на стол. И от плана — ни шагу.

Я кивнул

— Сделаю.

— О своей активности докладывать будете каждые сутки.

— Есть.

— Идите…

Мы оба повернулись через левое плечо.

— Полковник Панин…

…

— А вас я попрошу остаться.

Твою мать. Мюллер блин, недоделанный.

…

Когда Лука ушел, и мы остались вдвоем, помощник министра молчал чуть ли не минуту. Потом спросил.

— С профессором Скрибич говорили?

— Да

— И что она вам сказала?

— Все как есть.

— А сами что думаете?

— Я не хочу делать скоропалительных выводов. Версию о групповом изнасиловании считаю притянутой за уши. А если секс был по согласию — то зачем убивать?

Помощник министра покачал головой

— Все еще хуже.

— Куда хуже.

— Есть куда. Мы неофициально взяли образец крови ее парня, Лазаря Михалича. Сравнили с образцами… спермы. Из тех троих мужчин, с которыми она вступала в половой контакт перед смертью — ни один из них не был Лазарем Михаличем.

Здорово. Просто — здорово.

— Нам будет нужна ваша помощь.

— В чем?

— Если Василий Никич об этом узнает — он способен нанять людей, чтобы те начали убивать первых попавшихся албанцев.

— Я не скажу.

— Речь не об этом. Вы с ним общаетесь… будете общаться. Если вы поймете или заподозрите, что он знает — скажите нам. Как можно быстрее.

Я принял решение.

— Хорошо, скажу.

— Как можно быстрее — подчеркнул помощник министра — пока не случилось нечто страшное. Мы рассчитываем на вас. Теперь — идите…

…

Вернулся в кабинет. Лука сидел и смотрел в стол.

— Что приуныл? — бодрым тоном сказал я — давай, план опермероприятий составлять. Бумага есть?

Информация к размышлению. Сербский путь часть 4

В истории каждой империи — всегда есть область, обладание которой становится для Империи фатальным. Для России — этой фатальной областью стала Галичина. Для Османской империи — Македония. Для Австро-Венгрии — пропуском на эшафот стала Босния и Герцеговина. Именно с ней связывались надежды Империи на обновление, и именно из-за нее началась война, которая Империю погубила…

К 1878 году, когда Босния фактически перешла в австро-венгерское владение — сама Австро-Венгрия не была единой. Это было «два в одном» — две страны, между которыми была даже граница, два парламента и два правительства — но один император (его звали «Император и Король») и три общих министерства. Две части империи — питали друг к другу застарелую ненависть, национальный вопрос был столь важен, что по сути само существование единой страны последние пятьдесят лет — оправдывалось тем что без Вены как арбитра и усмирителя — народы, составляющие Империю просто уничтожат друг друга.

Вот например, что писал о том времени Зигмунд Фрейд, живший в Вене

…

По всей территории Дуалистической монархии прокатилась тогда волна национализма, вызвавшая бесконечные и бесплодные споры относительно школ, рабочих мест и даже табличек с названиями улиц. Во время переписи вопрос о том, какой язык для человека является родным, стал ключевым при определении соотношения сил между отдельными нациями — а потому различные группировки даже стали вывешивать плакаты, подталкивающие к тому или иному «верному» ответу на него. Часто национальный вопрос сочетался с классовыми противоречиями — например, румыны и русины были по преимуществу крестьянами и в этом качестве противостояли венгерским и польским землевладельцам.

Тем не менее, сила националистического движения была такова, что классы, которые в других странах сплотились вокруг социалистических, либеральных или консервативных партий, в Австро-Венгрии раскололись по национальному признаку.