Александр Афанасьев - Иностранец

— Ну, с тобой она все-таки была, верно?

…

— Ей было семнадцать лет. В таком возрасте мало кто думает о том, какую боль он причиняет другим. У нее был отец — алкоголик. Это проблема. Женщины вообще большая проблема, сложно сказать, как они выбирают.

…

— Вопрос был не в деньгах. Она искала кого-то… ты и сам предположил, что он старше. В русском языке есть такое понятие — матерый. То есть, опытный, много испытавший. Думаю, он был таким. Конечно, он ей пользовался, не более того. Думаю, она и сама это в глубине души понимала. Понимала, что будущего нет. Иначе бы не была с тобой.

— Вы… его найдете?

— Найду. Возможно, не сразу. Но найду.

…

— Не уйдет он.

Разговор наш прервал новый стук в дверь. Я прижал палец к губам. Стук повторился, причем такой, что я понял, будут стучать и дальше. Пока или рука не отвалится, или дверь не проломит.

Я достал из-под подушки пистолет. Пряча его за спиной, подошел к двери, так чтобы не стоять прямо перед ней.

— Кто там?

— Пан полковник!

Лука. Я отомкнул дверь. Увидев в моем номере Лазаря Михалича, да еще в таком состоянии, Лука оторопел

— Что… до утра не ждет?

— Э… нет. Беда. Большая беда. Я за вами, надо ехать в министерство.

Черт, мне казалось, что лимит на беды исчерпан.

— В министерство я и сам доеду, дорогу знаю. А ты…

…

— Бери этого парня, и дуй к себе. Возьми у него показания, под протокол. Все как положено. И как можно подробнее. Но в дело пока не подшивай. Понял?

— А он…

— К черту! Давай, бегом! Чтобы до утра протокол в полном ажуре был, понял?

В министерстве — действительно горело больше окон, чем следовало, в холле толклись несколько человек с автоматами. Но защитной стенки не было, и делать они явно не знали что, плана действий при ЧС, типа нашего «Зарева» у них не было. Говорю же — жареный петух не клевал.

Я предъявил пропуск, меня пропустили. Направился сразу к министру, приемная — настежь, дверь в кабинет — настежь. Толкутся люди, многие в форме, с большими звездами и явно не знают, что делать.

Последний день Помпеи.

Я зашел, стараясь не бросаться в глаза, нашел взглядом Йованича — он был там. Он заметил меня, пробрался на выход из этого столпотворения.

— Идемте…

Ах, Люба, Люба…

Звезда Ютуба…

Ночь. Какие-то отсветы от иллюминации что ли. Снимают на мобильный. Дискотека… ага, вот. Это Аня — в том самом платье, она танцует, вся отдаваясь музыке, потом как бы прогибается к телефону, имитирует поцелуй.

…

Еще один ролик. Машина, намного темнее, телефон едва тащит съемку. На переднем пассажирском сидении — опять Аня, она что-то говорит в камеру, улыбается. Потом вдруг начинает расстегивать платье сверху, обнажая грудь.

Ролик обрывается.

К ролику подпись: Сербские шлюхи — лягут с кем угодно, когда угодно и как угодно.

Ролик в Ютубе разместил некий Шиптар114. Несмотря на то, что размещено сегодня — уже три десятка тысяч просмотров и Бог знает, сколько скачиваний.

Твою мать…

— Похоже, футболом здесь и не пахнет — заявил Йованич

— Я пока ничего не увидел в этом ролике. Даже то, кто это снимает — непонятно. Ничего криминального нет.

На самом деле, я так не думал. Все это сильно походило на хорошо спланированную информационную диверсию с целью спровоцировать войну.

— Ай, бросьте! Это дело с самого начала было политическим!

Я счел за лучшее промолчать.

— Посмотрели? Теперь идемте.

Мы снова зашли в приемную министра. Мне вдруг бросилось в глаза — Савича нет. И не похоже, чтобы у сербов был отработанный и неоднократно отрепетированный план действий на этот случай. У них хоть и была война — а все же выводов не сделали.

Несколько минут стояли, потом министру удалось вырваться из всеобщей круговерти. Зашли в соседний кабинет, пустой…

— Это провокация — сказал министр — только что прошло сообщение, с территории Косово обстреляли нашу территорию из автоматического оружия. Президент собирает Совет безопасности…

За окном — взлетела осветительная ракета, на мгновение высветив пустой ночной кабинет. Мелькнула мысль — мы как в Берлине сорок пятого, только штурмуют свои.

— … бросайте все. Поезжайте к Василию Никичу и сидите у него. Не допустите, чтобы начались убийства, а если получится — уговорите его обратиться к митингующим, чтобы ушли с улиц. Он ее родственник и большая фигура в националистических кругах. Если мы сейчас начнем пороть горячку… конец всему будет.

Горячку пороть…

Вот в этом вот и разница между нами и ими. Они то — как раз и порют — горячку. Так что разбойный посвист аж до самого Брюсселя, Москвы, Лондона, Парижа — доносится. У них никто на тормоза давить не будет. Без тормозов они. Совсем.

Как то раз мне рассказали, почему в Чечне наши ребята гибнут. Из милицейского спецназа. Рассказывал человек, который до этого похоронил одиннадцать своих бойцов. Он сказал — у нас учат перед тем, как жать на спуск определить цель, опознать ее, установить, имеешь ли ты право по ней стрелять. Это как рефлекс — вбивается на стрельбищах — упражнениями с мишенями, часть из которых держит оружие, часть — нет. У боевиков не так. Он стреляет не думая. Ему плевать, кого он убьет, кто окажется на линии огня. Потому то — не раз и не два были случаи, когда молодые отморозки выходили победителями из перестрелок даже с Альфой. Именно потому, что в них этого блока нет, они стреляют не думая. Просто стреляют.

Министр посмотрел на своего помощника

— Дай ему номер.

Йованич продиктовал номер

— Запомнили?

— Да.

— Если вы поймете, что дело плохо, позвоните или хотя бы СМС скиньте по этому номеру. Мы отследим звонок и пошлем группу захвата…

Василий Никич жил в деревне недалеко от Книна. Там жили и многие его сторонники. Я домчал до деревни менее чем за час — в Сербии теперь расстояния маленькие, хотя по местным меркам считается далеко.

У него был дом, по нашим меркам — дом огромный. Дело в том, что в Сербии много домов, построенных не на одну семью, а на несколько — это «задруга» называется. Сербы — они хоть и христиане, а переняли многие мусульманские привычки, в том числе, и жить одним домом на несколько родственных семей — в Каире, например, так же живут. Но Василий жил в этом доме один, разве что сторонников принимал…

Кто такой Василий Никич — это я тоже выяснил. Типичная карьера для девяностых — партия, потом чета, потом приватизация и бизнес. Понятно, что много крови, много грязи, была у него и судимость. На склоне лет — он задумался о великом, о сербском, присоединился к правым. Приобрел вес в правых кругах, потому что он на самом деле воевал, а не как некоторые.