Александр Афанасьев - Иностранец

— Он мой кровник.

— Ане нужно правосудие. Не месть.

Мигалки приближались. Василий снова посмотрел на мигалки, сплюнул

— Нет тут никакого правосудия. Нет, и не было никогда. Зря ты лезешь в наши дела.

…

— Уходим!

Сербы — отступали к машинам, одна за другой — они стартовали с места, обдавая меня и Спиро пылью из-под колес — а полицейские машины были все ближе и ближе. Я опустил пистолет… если вы думаете, что я уверен в том что я прав — это далеко не так. Просто… не могу я по-другому. Не получается.

То, что я был не прав — мне сказали практически сразу, и сделал это Люба Йованич прямым текстом. Но обо всем — по порядку.

Нас обоих арестовали прибывшие полицейские, привезли сначала в комиссариат районный, а потом, созвонившись с министерством — повезли в министерство. Караваном полицейских машин, с мигалками и сиренами, по ночным улицам Белграда. В министерство прибыли в середине ночи, началась суета, начали оформлять задержание, а дежурный с моей подачи поднял задницу от кресла и начал звонить по всем экстренным телефонам. Первым прибыл на место министр, через несколько минут — его помощник. Они проскочили ровно перед тем, как перед зданием начали появляться первые группы протестующих…

Срочно вызвали и жандармов для охраны. Ситуация была такова, что можно было ждать штурма здания МВД.

Меня подняли к министру — он пожелал лично все выслушать. Я коротко рассказал, потом ждал в пустой приемной, пока они там совещались. Потом вышел Йованич, коротко кивнул — мол, за мной. Мы спустились к его кабинету.

Закрыв дверь, он включил чайник для кофе. За окном — уже метались обезумевшие от предвкушения призраки, тлело зарево — внизу уже подожгли шины. Горела шина, пылала — с наступлением дня все будет еще хуже.

— Лучше бы вы позволили Василию его пристрелить — в сердцах сказал Йованич

— Простите?

— Что слышали! Так у нас появилась бы возможность обвинить Никича в убийстве, и с этим типом не пришлось бы разбираться.

— Знаете, он тоже хотел его пристрелить. Я угрожал ему пистолетом, чтобы этого не произошло.

— И зря.

— А почему? Мы тут расследованием занимаемся — или чем-то другим?

— Хватит демагогии! Вы выкрали человека из Италии.

— Никич выкрал, я то тут при чем?

— Без разницы!

— А то, что этот человек подозревается в убийстве, это как? Американцы в таких случаях не церемонятся.

— Это американцы. Где американцы, а где мы.

…

— Этот парень, Спиро Леши — знаете, кто такие Леши?

— Нет.

— Это род крупных феодалов. При короле Зоге они были князьями. При Энвере Ходже — они возглавляли местные колхозы и партийный аппарат, потому что никто иной с горными жителями не справился бы. Сейчас, при демократии — они занимаются бизнесом, но суть та же самая. Отец Спиро Леши — крупный рабовладелец. И мафиози.

А Албания — кандидат на вступление в ЕС и член НАТО.

— Когда он узнает, что сына его похитили сербы — он просто взбесится. Начнется кровная месть. Мы вынуждены будем ответить и возможно, дело кончится войной.

Я подумал, что может, так и было задумано. Может, и Василий и я — уже играем по невесть кем написанному плану.

— Но и отпустить мы его не можем.

Вскипел чайник. Разливая его по чашкам, Йованич с горечью заметил

— Надо будет его к судье везти, а как это сделать? Его не вывести из здания — убьют на месте, если попытаемся. И его и конвой.

— Привезите судью сюда.

Йованич грустно посмотрел на меня и подвинул чашку с растворимым кофе

За окном — мелькали призраки…

Информация к размышлению. Из книги А. Шарого «Балканы»

…

ХХ век и сербское возвращение оказались периодом системной колонизации. В первой Югославии косовских албанцев объявили принявшими ислам славянами; многие из них по своей воле или под давлением обстоятельств «записывались турками» и уезжали за Босфор; еще одна мощная волна эмиграции последовала после Второй мировой войны, в первое, самое жесткое коммунистическое десятилетие. Сербов в область завозили и при королях, и при маршале — администрация, партийный и чиновничий класс, военные и милиционеры, бюджетная и промышленная сферы были в значительной степени славянскими. Албанцам оставались труд на полях и в шахтах, мелкие торговля и предпринимательство да демонстрация достижений в науке, спорте и культуре. Ни одна из кампаний переселения не оказалась до конца успешной: многих, кому предлагали обосноваться в этих краях, отпугивали трудные условия жизни; другие с опаской относились к местным укладу и традициям; в Косове своеобразно действовала система социальных лифтов, если они ходили между этажами вообще. Никогда, даже в благоприятные для центральной власти демографические периоды XX столетия, число южных славян здесь не составляло и трети населения. Кинорежиссер Экрем Крюизиу пояснил мне настроения 2 миллионов албанцев так: «Важно не то, кто первым пришел на эту землю. Важно то, что мы уже на этой земле живем».

В социалистическое время символом дружбы народов Югославии считался пример двух молодых активистов антифашистского движения, черногорца Боро Вукмировича и албанца Рамиза Садику. В 1943 году их схватили и пытали враги, но Боро и Рамиз даже под угрозой казни не выдали боевых товарищей. Согласно партийной легенде, перед расстрелом они выкрикивали лозунги во славу своей борьбы. «Мы два листа с одной ветви, два камня из одной реки, два тела с одинаковой кровью» — такие стихи разучивали школьники Косова и Метохии. В Приштине именем Боро и Рамиза назвали построенный в конце 1970 х универсальный спортивный комплекс. Теперь этот комплекс просто Дворец молодости и спорта.

…

В разговорах с сербами о потерянном Косове почти всегда сквозят горечь и растерянность. Есть у меня подозрение, что белградский политический класс не готов отказаться от выглядящей сейчас со стороны утопией надежды на возвращение области. Как знать, может, сербы просто затаились в ожидании новых обстоятельств? Они ведь веками жили на этой земле, они уже не раз приходили сюда в том числе с намерениями завоевать, освоить, колонизировать, заселить, прогнать других. Затем, и тоже уже не раз, сами бывали изгнаны, но всегда сохраняли при этом пусть иллюзорную веру в свое косовское право. В конце концов, что такое два десятилетия международного протектората в Косове, что такое на 60 % признанная международным сообществом независимость по сравнению с почти пятью веками османского ига? В дружеских сербских компаниях я не раз слышал такой вот последний тост, аналог русской «стременной»: «Увидимся через год в Косове, если Бог даст!»