Сергей Чебаненко - Советский человек на Луне!

— Погоди, Володя, — останавливает бортинженера Шаталин, — не горячись. Лешка с Олегом тоже не блины с медом у тещи кушали. Кто в мае 1968 года дублировал Береговина и Феклистова в экспедиции «Знамя-3»-«Лунник-2»? Мы с тобой? Нет, Леонтьев и Макарин. А подготовка к полету и сам полет, между прочим, были очень сложными. Это не шутка в скафандре перейти в «Лунник» и четыре часа полетать на нем в автономном полете. А потом состыковаться со «Знаменем» и через открытый космос снова вернуться в корабль.

— Алексей и Олег не летали, — бурчит в ответ Бугрин. — Только тренировались и дублировали…

— Сам же знаешь, что на это сил уходит не меньше, — укоризненно качает головой Шаталин. — А вспомни следующий полет, уже к Луне. Все были уверены, что полетят Леонтьев и Макарин. А кто полетел?

— Хлунов и Жолобцев, — с горечью вздыхает Бугрин. — У Жолобцева это вообще был первый полет…

— А Леонтьев и Макарин снова ходили в дублерах. Думаешь, им было не обидно?

Бугрин хмурится.

— Сегодня просто настал их черед, — Шаталин поворачивается ко мне. — Их очередь лететь на Луну.

Автобус притормаживает, мы уже почти у въезда в Ленинск.

— Ребята, — задаю я последний вопрос. — Если бы у вас сейчас появилась возможность исполнить одно сокровенное желание, чтобы вы пожелали?

— Чтобы и нам улыбнулась удача! — Шаталин весело подмигивает.

— …И чтобы мы с Владимиром Александровичем полетели на шестом «Знамени»! — смеется Володька Бугрин.

С космодрома Байконур репортаж вел собственный корреспондент газеты «Советские Известия» Борис Коновалин.

Рассказывает Олег Макарин:

«…Отстыковка ракетно-космического комплекса от ракеты-носителя «Ленин» происходит автоматически. Мы с Алексеем никак не можем вмешаться в это деликатное дельце отделения «ребенка» — космического аппарата от «мамочки» — ракеты. Мы можем только контролировать его ход по бортовому хронометру. Тик-так, тик-так… «Пора, ребятки! Приготовьтесь, сейчас тряхнет… Самую малость, но вы все равно почувствуете».

Я группируюсь в кресле. Корабль слегка дрожит. Двигатели третьей ступени вырабатывают последние килограммы топлива.

Пятьсот сорок третья секунда с момента отрыва от стартового стола. Вот сейчас…

Тело напрягается.

Глухой хлопок откуда-то из-под кресел. Это металлические элементы конструкции передали звук отключившегося разгонного двигателя.

Теперь раз-два-три-четыре-пять… Резкий и сильный толчок сзади, в спину. Словно кресло-ложемент ожило и вдруг захотело от меня избавиться. Но ремни фиксации надежно придерживают мое тело.

Все, отделились.

Я представляю, как это сейчас выглядит со стороны. Ракетно-космический комплекс резко уходит вверх, а третья ступень отстает, заваливается на бок и начинает постепенно удаляться.

Делаю глубокий вдох… Все в порядке!

— «Флаги», находитесь на расчетной орбите! — ликующе-радостным голосом информирует нас Земля. Кто у нас сейчас на связи? Паша Поповец, кажется. — Ракетно-космический комплекс идеально выдержал заданные параметры. Все бортовые системы функционируют нормально.

Выдох… Все! Сердце возвращается в грудь откуда-то из горла. Можно начинать спокойно жить и работать.

Приподнимаю голову из ложемента и смотрю на Алексея. Лешка перехватывает мой взгляд и молча поднимает правую руку с оттопыренным большим пальцем. Мол, порядок на борту.

Что там сейчас на Земле? Последние уточняющие траекторные измерения. Цифры, цифры, цифры… Тысячи и миллионы цифр, сбитых в триумфально марширующие полчища математических расчетов. Все в порядке. Шагаем уверенно и четко. Идем строго по заданному курсу.

Настает время бойких докладов и молодцеватых рапортов. Торопливые звонки руководству страны из Центра управления полетом, восторженные доклады: «Все прошло нормально, дорогие товарищи! Ракетно-космический комплекс на орбите! Космонавты чувствуют себя хорошо!».

Еще десяток минут отсчитывают часы. Новые звонки, распоряжения и решения…

Часа через полтора после нашего старта, когда комплекс «Знамя-5»-«Лунник-5» уже начал второй виток по околоземной орбите, Центральное радио вдруг обрывает обычную утреннюю передачу на половине слова.

Тягостная и тревожная пауза

И, наконец, — звенящий от напряжения голос диктора:

— Внимание, товарищи! Внимание! Говорит Москва! В эфире — специальный выпуск новостей.

И радиоэфир снова замирает в леденящем душу ожидании. А потом в пространство над планетой летит заранее подготовленный текст сообщения ТАСС о начале нашего полета…»

Рассказывает Алексей Леонтьев:

«Как я ни старался точно уловить момент перехода от перегрузки к состоянию невесомости, переход все равно произошел быстро и неожиданно.

Первое мое впечатление после выключения двигателей третьей ступени ракеты-носителя и наступления невесомости было, что наш ракетно-космический комплекс вдруг перевернулся вверх тормашками. Меня толкнула в спину невидимая мощная лапа, тряхнула, как котенка, взятого за шкирку, — и отпустила. Я словно повис на ремнях, которыми был прикреплен к креслу-ложементу.

Сделал глубокий вдох, успокаивая колотящееся сердце, осмотрелся вокруг — все ли в порядке в спускаемом аппарате корабля? — и стал прислушиваться к своим ощущениям. Было такое впечатление, будто я опрокинулся лицом вниз, резко рванувшись куда-то вперед всем телом. А сейчас уже несколько томительно долгих секунд падаю в бездонную пропасть, стремительно вываливаясь из ложемента сиденья, к которому только что был прижат давящей ладонью перегрузки, притиснут бешеной и всеохватывающей силой стартового ускорения. Начинаю потихоньку соображать, что со мной происходит. В момент выключения ракетного двигателя третьей ступени и перехода к состоянию невесомости мое тело по законам механики, которые и в космосе никто не отменял, все еще продолжало движение вперед по инерции. Отсюда и возникающее общее ощущение, что ты как будто отрываешься от перевернувшегося в пространстве кресла-ложемента. Почти мгновенно, разом исчезают стартовые перегрузки, и ты, продолжая двигаться по инерции, стремительно устремляешься вперед всем корпусом. Организм еще не осознает, сознание еще не понимает, что происходит, что такое эта невесомость и как она будет на тебя воздействовать. Все происходящее в эти мгновения воспринимается, как стремительное падение, как резкий кувырок вперед. Сердце испуганно замирает, и я рефлекторно хватаюсь руками за подлокотники кресла-ложемента. И только потом понимаю, что все-таки не вывалился из кресла и по-прежнему вишу над ложементом, удерживаемый ремнями креплений.