Антон Толстых - Кроме политики [сборник]

— Мне не очевидно.

— Вы немец-тевтонец? Что вам не нравится?

— Козьма Прутков написал афоризм, что прусак — одно из самых вредных насекомых. Тогда Вильгельма ещё не было. То есть был Первый, а не Второй.

— Ваш любимый Прутков писал гадости, а вы ссылаетесь. Возьмём кое-что не менее очевидное. У нас король Италии — Виктор Эммануил III, а его предшественником был Умберто, которого убили анархисты. Вы в курсе, что король Умберто педофил?

— Альтернативный — не факт, реальный — точно нет. Он не…

— А вы гляньте на имя. Как переводится имя «Умберто»? Должны знать.

— Ёлы-палы. Вы знаете, кто такой Умберто Эко? Что же вы его не песочите?

Оппонент впал в ступор.

— Что за козёл? Экю знаю, ЭКГ худо-бедно знаю, об Эко впервые слышу.

Здорово. Опять слабое место.

Словно угадав мысли брата, Юлия смело вышла вперёд.

— Я не позволю балаболить в нашей квартире. Возвращайтесь домой, и там изливайте душу.

— Чем-то вы недовольны, душечка? Много ли в вас еврейской крови?

Его ладони и глаза замерли. Юля замолчала, но полминуты спустя почему-то выпалила:

— Спасибо вам на добром слове. Нет, немного, нет совсем. Я чистокровная представительница своей расы и своей нации. Хочу, чтобы все вокруг были точно такими же, не грязнокровками.

Юрий скривился. С чего бы она вдруг? Чай, сейчас не времена знакомства с Тюрьминатором.

— А это что за корыстный предатель? — повернулась сестра к жильцу квартиры. — Проваливай отсюда к своим крысам.

— Юленька, что случилось?

— Заткнись. А я знаю, почему на Параллельной Земле Лев Толстой нашу политику ругает и наши власти не любит. Спорим, не догадаешься? Есть всем известная песня The Final Countdown. Count это граф. Получается граф-даун. С final всё яснее ясного, Толстой в своём маразме дошёл до последней черты.

— Юленька, детка, ты перегрелась? [11] Примечание Сергиуса: В моей жизни, честно признаюсь, тоже нашлось место трудностям перевода. В бытность младшеклассником я написал на бумажке названия российских городов на английском языке. Переводил самостоятельно, без словаря. По этой весомой причине Великий Новгород я перевёл как Great Newgorod. А Нижний Новгород превратился в Down Newgorod. Впоследствии батька сказал, что нижегородцы мне за это морду бы начистили. Тем более что им, смотря как судить, повезло или не повезло: на тот момент Нижний Новгород совсем недавно назывался Горьким. Как бы я перевёл? Bitter? Я нарисовал Винни-Пуха и решил написать его имя на английском. Первое, что по глупости пришло в голову — что имя происходит от птичьего пуха. Заглянул в словарь и увидел, что пух по-английски down. Не повезло медвежонку.

— Я здесь причём, если ты опупел? Знаешь, почему Эйнштейн козёл? Он из Германии свалил не в ту страну. Надо было к нам.

— Ты думаешь… — хотел было возразить Юрий, пока не вспомнил, что Эйнштейн — советский агент. Сам попал в свою ловушку.

— Етстань породила одного поэта, его звали Силантьевым. Я узнала, какой он молоток и умница. Как говорил Силантьев, Украина всегда была Запороссией. Она за поросячье сало жизнь отдаст.

— Что с тобой?

— Слышала, в моё отсутствие объявился оппозиционный козёл Хабазидзе.

— Что не так?

— Чем он тебе дался? Скажешь, грузин прилетит в голубом вертолёте и бесплатно покажет кино про самого себя? Не дождётесь. Он вместо воды упивается чачей, а ты ему веришь.

— Где ты такое слышала, детка?

— Я-то слышала где надо, а ты наслушался врагов. Дикический же ты народец.

— Почему «дикий»?

— Да уж не знаю, почему ты такой дикий. У тебя надо спросить.

Как там было у Муромова, «Странная женщина, странная»?

В самом деле, что это все собрались в Етстани, а то и в конкретной квартире? Им здесь мёдом намазано?

Краем уха Сидорин разобрал, как на радио обещали песню о Джоне Кенни, который то ли в казнён, то ли в Тауэре. Ария закончилась протяжными словами «Живу чучмеком, боль свою затая. Всегда быть зэком — судьба моя». Незваный агитатор перешёл к темам не сослагательных, а, наоборот, ещё не наступивших времён.

— Современники Сидорина-Терминатора поведали, как в начале следующего столетия народонаселение забоялось будущего. Я вам говорил, что в планшете хранится программулька для связи с двадцать вторым веком. Слушаем песню на тему грядущих опасений.

— Глупо как-то, — без робости возразила Варя. — Что фильм для будущего совсем старый, это полбеды. Фильм какой-то дурацкий. Могли же лучше снять. Не думаю, что через восемьдесят лет им кто-нибудь вдохновится, как будто ничего своего нет. Фальшивка.

— Что за девицы шибко умные у нас завелись, — пробормотал «Хамский».

В голове Юрия возникло помутнение. Лучше выйти на свежий воздух. Едва замученный стоматолог вышел на крыльцо, странная сестра крикнула из окна:

— Крупскую в творчество приплетаешь? Твои мысли никому не нужны, только твоим крысам.

С обеих сторон крыльца из подъездов никто не выходил. Прошла минута. Слегка отдохнувший Юрий глянул прямо и обнаружил неожиданное соседство.

На скамейке сидел мужичок, которого Юрий встречал неподалёку от гетто (знакомое лицо, ведь это он разговаривал с будущим гостем). Судя по костюму и котелку, перед ним был один из уроженцев Царской Земли, которые понаехали в основном не в Москву. Юрий мысленно поставил себя на место жителя Златоглавой, который взглянул невинными глазами на Останкино и Москву-Сити.

На вид ему было лет тридцать. Из-под заломленного котелка выглядывал прямой пробор рыжеватого оттенка, тонкие усики шевелились на скуластом лице, а узкие глаза выглядели весёлыми.

— Не славная ли сейчас погода, господа хорошие?

Юрий заметил, что царский подданный слегка картавит. Может, всего лишь казалось, да и какая разница.

— Весенней слякоти больше нет. — Юрий оглядел окрестности дома.