Александр Михайловский - Мир до начала времен [СИ]

– Дурак ты, Афоня, – откликнулся старший унтер Гаврила Пирогов, – откуда лешие в этой Хранции?

Гаврила (или Гавриил Никодимович, как он любит себя называть) – самый старший из нас по возрасту, а потому считает себя непререкаемым авторитетов во всем, что не относится к компетенции подпоручика Котова. Меня он называет скубентом, не знающим настоящей жизни, и поэтому просто обожает поучать антиллигента разным житейским мудростям, на поверку звучащим до предела банально.

Однако сейчас поток его красноречия прервал подпоручик Котов.

– Значит, так, братцы, – сказал он, доставая из кармана шинели компас, – современная наука имеет по поводу леших совершенно определенное мнение. Плутает человек в лесу лишь оттого, что длина ног у каждого немного разная, и поэтому в отсутствие ориентиров путник в лесу сбивается с пути и начинает ходить кругами. Но я-то вел вас по тропе, светя на нее фонарем, и с пути сбиться не мог. К тому же вы знаете тот лесок: заплутать в нем совершенно невозможно, даже пьяному. Обязательно через пару сотен шагов выйдешь или на дорогу, или в деревню. Тут вам не Муромские леса, где можно идти неделю, и все равно никуда не прийти. А сейчас тихо всем! – Он поднял руку и замер.

– А почему тихо, Евгений Николаевич? – полушепотом спросил я.

– А потому что, господин подпрапорщик, – ответил тот, – что если поблизости есть людское жилье, пусть даже одиночный хутор, то там непременно должны брехать собачки и кукарекать петухи. Утро же… А если мы услышим паровозный гудок – так это вообще замечательно – значит, поблизости имеется настоящая цивилизация.

Мы все тоже замерли и прислушались, но, за исключением звуков дикого леса, не услышали ничего. Ни петушиных криков, ни лая собак, ни тем более паровозных гудков… Будто и в самом деле мы стояли посреди сибирской тайги, где до ближайшего жилья сотни верст. Жуть же совершенная! Шли вроде бы знакомым путем, но пришли незнамо куда. Недаром же в народе имеется поверье, что тот, кто ищет коротких путей, потом испытывает всяческие неприятности. И ведь прежде его благородие в свете последних революционных веяний считался среди солдат ненужным элементом, вроде пятого колеса в телеге, но случилось с нами это происшествие – и солдатики жмутся к подпоручику как малые дети к отцу. И даже старший унтер Пирогов потерял большую часть своего гонора. Нет, будь тут революционные элементы из рабочих – они бы непременно устроили митинг и раскричались, что вопрос, куда идти, следует решать путем надрывного крика и поднятия рук. Так бы мы тут и остались, на митинге посреди леса, ибо толпа, какой бы небольшой она ни была, не в состоянии решить ни одного, даже самого малого, вопроса. Но таковых агитаторов, по счастью, среди нас не водилось.

Тяжело вздохнув, подпоручик посмотрел на компас, а потом на часы и повел нас… вперед по тропе. Когда я тихо спросил его, почему именно вперед и почему именно по тропе, он ответил, что это направление ничуть не хуже любого другого. Кроме того, звери тоже не дураки, и их тропа приведет нас, по крайней мере, к воде. Возвращаться же назад нет смысла: при нашем продвижении вперед местность постепенно понижается – а значит, к воде, реке или озеру, мы и идем. Без воды в диких местах нельзя, потому что сыр, соленую ветчину и хлеб, что имеются у нас при себе в качестве сухого пайка, всухомятку есть будет весьма затруднительно.

Так все и вышло. Часа через два пути мы вышли к большой реке, которая под низким серым небом несла свои воды к невидимому отсюда океану. И тут мы встретили первые приметы того, что тут когда-то бывали люди: большой прямоугольник на местности, окопанный канавой и огороженный покосившимся плетнем, какие-то клетки внутри из стволов молодых деревьев. Такое впечатление, будто тут ночевал бродячий цирк, а потом снялся и уехал. При этом внутри ограды, пригоршнями и по одной, кое-где валялись стреляные гильзы – как сказал подпоручик, от американской винтовки и пистолета Кольта. Судя по подернувшей медь патине, воевали тут не так давно, месяца два-три назад.

А на берегу реки нашлись остатки шалашей – вроде тех, которые делают рыбаки, постоянно бывающие на одном и том же месте, неподалеку же от них обнаружилась недавно зарытая братская могила. Над ней вместо креста была укреплена деревянная обструганная табличка с надписью на русском языке, сделанной чем-то вроде химического карандаша: «Здесь лежат невинные члены клана Плотвички: мужчины, женщины, дети и старики, двадцать четвертого августа второго года без всякой причины зверски убиенные римскими легионерами по приказу военного трибуна Секста Лукреция Карра».

Постояли вокруг молча, сняв шапки… Подпоручик тихо заметил, что надпись на табличке сделал человек малограмотный, хотя и очевидно русский. Иностранец написал бы по-другому, и совсем не на русском языке. Правда, даже Евгений Николаевич промолчал о своих предположениях, каким образом стреляные гильзы и русский язык надписи могут сочетаться со словами о римских легионерах и убиенных людях из клана Плотвички. Жутко было так, что волосы на голове дыбом вставали.

Потом мы отошли чуть в сторону от того страшного места и на берегу ручейка, впадающего в большую реку, устроили привал, разожгли костерок и вскипятили на огне в котелке воду, в которую подпоручик высыпал щепотку заварки. Ели и пили молча, ибо высказывать предположения было страшно. Один только подпоручик, осмотревшись по сторонам, сказал, что если бы не пустынная местность, то именно тут должен был стоять древний город Бордо. Вон она, излучина реки, именуемая Гаванью Луны, а вон поросший лесом холм, с которого начинался город. Но сейчас тут ничего нет, только где-то неподалеку живут странные люди, которые пишут по-русски с ошибками и стреляют из американских винтовок в римских легионеров. Ибо та загородка вроде плетня – это не стоянка бродячего цирка, и не загон для скота, а временный оборонительный лагерь – примерно такой римские легионы ставили в любом месте враждебных земель, где останавливались на привал. Вопрос только в том, искать этих людей как соотечественников или бежать от них как от огня. Впрочем, если бежать, то долго мы не протянем, ибо на всю команду у нас есть только два маленьких ножичка, коробка спичек, огниво с кресалом и револьвер с шестью патронами у господина подпоручика. В дикой местности с таким «набором Робинзона» остаток жизни будет недолгим и очень неприятным.

Когда подпоручик высказал нам свои соображения, поднялся галдеж, как на митинге у господ революционеров, но длился он недолго, потому что внезапно недолгая вольная жизнь для нас кончилась. Совершенно неожиданно нашу компанию окружили вооруженные люди весьма угрожающего вида. При этом подошли они так тихо, что никто из нас ничего не подозревал до последнего момента, и только когда прозвучал окрик: «Стоять! Руки вверх!», мы обернулись и увидели хозяев этих мест. К нашему удивлению, в основном это были девки, и только двое или трое, очевидно игравшие роль командиров, оказались молодыми парнями. Что за чудеса? Все эти люди без различия пола были вооружены американскими винтовками и помповыми дробовиками и обмундированы в американскую же форму, хаотично изляпанную черными маскировочными пятнами и полосами. Поверх формы, очевидно, по холодному времени, на них были надеты меховые душегреи-безрукавки мехом внутрь, полностью покрытые таким же камуфлирующим узором. На ногах у них были чулки-мокасины, как у американских индейцев, позволяющие ступать совершенно бесшумно. Лица их также были раскрашены маскировочными полосами, глаза смотрели довольно-таки сурово, а губы были строго сжаты. Никто не улыбался и не радовался встрече. Наткнешься на таких в лесу – и не увидишь с двух шагов, а как разглядишь, так сразу и обделаешься от неожиданности…