Александр Харников - Между львом и лилией [litres]

Этот петух [94] В те времена символ хвастовства, а не то, что вы подумали. Вашингтон, настоявший на карательной экспедиции, которую и возглавил, заверял меня, что никакого риска нет. Увы, его уверенность стоила мне немалой части моих колонистов, что было бы еще полбеды – я не был очень уж высокого мнения об их боевых качествах. Но он взял с собой и нью-йоркских скаутов – самое боеспособное колониальное подразделение, и единственное, которое могло бы восполнить потерю людей Скрэнтона. Мне оставалось только кричать, как некогда императору Августу: «Джордж, верни мне моих людей!» [95] После того, как Квинтилий Вар был наголову разбит германцами в Тевтобургском лесу, и об этом узнал император Октавиан Август, он закричал: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!»

Тела самого Вашингтона мы не нашли, хотя на площади и был обнаружен сгоревший труп, который невозможно было опознать. Очень может быть, что это он и был. И если так, то пусть скажет спасибо – в случае, если его найдут живым, я буду вынужден настоять на том, чтобы его предали военному суду. Но, увы, это не поможет восполнить потери, понесенные по вине хвастуна в мундире, который он не заслужил. И в первую очередь мне теперь не хватает скаутов. Конечно, двое скрэнтонцев выжили, но это были самые бесполезные из всей команды.

Можно было бы послать гонцов в Виргинию за новыми скаутами, но это заняло бы как минимум три-четыре недели, которых у нас нет. Ведь наша задача – вытеснить французов из земель, которые они незаконно присвоили. И дорога, которую мы строим, имеет первоочередное значение для снабжения и переброски новых сил. Причем важно, чтобы французы об этом узнали как можно позже.

Так что оставалось единственно возможное решение – скаутами будут служить англичане из соответствующего подразделения, и им будут приданы оставшиеся в живых люди Скрэнтона. Мы пойдем дальше согласно первоначальному плану.

Вот только оставлять убийство моих людей этими краснокожими бестиями я не собирался. Колонистам из моего отряда я приказал, разделившись на небольшие группы, искать индейцев из этой деревни, но ни в коем случае не ввязываться с ними в бой, пока не подойдет весь наш отряд. И тогда мы покажем им, как убивать белых людей, даже если они всего лишь колонисты.

Ночь мы провели у индейской деревни, после чего подожгли все, что от нее осталось, и направились далее по намеченному курсу.

17 июня 1755 года. Аппалачи. Таначарисон, вождь племени минго

– Белый вождь хочет от тебя… – заунывно начал Квинси, траппер, которого я знал уже давно. Он время от времени появлялся у нас и покупал шкурки, причем платил чуть больше, чем другие. Мне, конечно, известно, что получал он за них в три или даже четыре раз больше, чем стоят ему те ружья, ножи и топоры, которые он привозил мне взамен. Но точно так же мне было известно, что мне никто в поселениях бледнолицых ничего подобного не продаст. Кроме того, Квинси я уважал еще и за то, что после одной попытки он больше не предлагал мне ни одеял, ни «огненной воды» и не продавал их другим минго.

Именно «огненной водой» французы споили членов племени катоба, в котором я родился. А потом их торговцы резвились с нашими женщинами, которые пьяные были готовы отдаться за связку бус, пока их мужья были беспомощны, как новорожденные дети. Я был еще мал, но запомнил, как мою мать валяли на лежаших на земле шкурах французы-перекупщики. Потом у меня родилась сестра со светлой кожей и чертами лица, напоминавшими одного из этих французов. После этого, когда торговцы пришли к нам снова, мой отец убил обоих. Вскоре в селение явились французские солдаты и схватили вождя. Они подожгли нашу хижину и, когда мы выбежали из нее, спасаясь от огня, бледнолицые убили отца и мать, а меня с сестрой увели в свое поселение.

С тех пор я рассказывал, что французы сварили их заживо. Это, конечно, неправда, но чем лучше то, что они сделали на самом деле? Впрочем, с детьми они обращались неплохо. Сестру удочерила французская семья, а меня послали в школу к монахам-августинцам. Именно тогда я научился читать и писать на французском, а также считать и молиться их Богу. Но другие дети обзывали меня «singe» [96]и не любили меня. Один раз несколько мальчишек набросились на меня, но я сумел побить двоих, а другие разбежались. Надо отдать должное монахам – они наказали моих обидчиков, а мне лишь сказали, чтобы я больше не дрался. Мне и не приходилось потом это делать – на меня больше никто не нападал.

Жили мы взаперти. За другими детьми летом приезжали родители и забирали их, а я так и оставался в монастыре. Два раза я пробовал бежать, после чего меня перестали выпускать на улицу. И вот, в один прекрасный день, по дороге из церкви в помещение школы, я взобрался на стену и, пока монахи бегали и кричали, прыгнул в холодную воду реки Святого Лаврентия. Как я смог выплыть, не пойму до сих пор. Потом я долго шел, сам не зная куда, питаясь ягодами и птичьими яйцами. Изголодавшийся, я добрался до деревни индейцев сенека, которые, хоть поначалу я и не знал их языка, приняли меня в свое племя.

Деревня, где я жил, находилась на озере Эриэлхонан [97]. Конечно, мне там было нелегко – у меня не было прав, какими обладал любой житель деревни. Например, доля моей добычи на охоте была в два раза меньше, зато мне приходилось выполнять любую общую работу – строить частокол вокруг деревни или новый «длинный дом». Все могло измениться, если бы я женился на местной девушке. Но никто из родителей не хотел иметь «приблудного» жениха.

А потом, в один прекрасный день, в деревню пришли голландцы, у которых мы выменяли на шкурки не только топоры, но и несколько одеял. Вскоре почти все племя поумирало в страшных муках, а я почему-то не заболел. Таких, как я, оставалось всего полторы дюжины, и мы решили поискать другое племя. Мы ушли в горы, где встретили других индейцев, точно так же, как и мы, бежавших в горы от бледнолицых. Ранее многие из них были нашими врагами – там были и сасквеханноки, и ленапе, и другие – но мы смогли договориться между собой и порешить, что мы будем держаться вместе. Так и появилось племя минго, а меня выбрали военным вождем.

Год назад к нам пришел бледнолицый англичанин, представившийся по-французски Жоржем Вашингтоном. Он принес богатые дары. Кто-то ему рассказал, что я ненавижу французов, и он предложил мне поучаствовать в их походе. Да, мне удалось убить несколько французов у Грейт-Медоуз, включая французского командира Жюмонвилля. Но англичане обращались с нами ненамного лучше французов, и я увел своих людей из построенного ими форта Несессити, который потом уничтожили французы.

Квинси же приходил тогда вместе с этим Жоржем. Сегодня же он снова явился ко мне с посланием от английского генерала Брэддока. Оказалось, что некие сасквеханноки предательски убили Вашингтона и многих других, а потом ушли в горы. Не похоже это на сасквеханноков, подумал я, но вслух лишь спросил: