Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

– Вообще-то мой брат не всегда был в чести у султана. Мехмед Завоеватель держал его какое-то время в заточении.

– Значит, он чем-то провинился перед султаном. Царь Иван тоже может посадить в темницу кого угодно или же выслать, если виноват. Вот же, другой твой брат Айдар был сослан в Вологду. Говорят, что он вел тайную переписку с Ахматом и Казимиром. Так ли это?

– Один Аллах знает, – вздохнул Нур-Девлет, – а я бы хотел вернуться на родину, в Крым, да только недолго я там проживу. Брат мой казнит меня сразу.

– А зачем тебе возвращаться на верную смерть? Здесь живи и служи. Будешь границу охранять от ногайцев и Большой Орды, как я. Теперь здесь твои родные края. Царь даст тебе удел и сыновьям твоим тоже, коли верно служить будешь по шерти. Женишь потом своих сыновей и будешь радоваться внукам на старости.

– Это ты верно говоришь, – раздался издали голос Ивана Васильевича. Данияр с Нур-Девлетом обернулись и увидели, как великий князь в соболиной шубе медленно идет к ним.

– Государь, – поклонился Данияр, – я рассказывал Нур-Девлету про то, как устроена местная жизнь. Как…

– Данияр, я слушал ваш разговор, – усмехнулся великий князь, – чай, не разучился еще татарскую молвь понимать. Ты мне лучше скажи, Нур-Девлет, есть ли в чем стеснения у тебя? Не обижают ли мои бояре твоих людишек? Ясырем не обделяют?

– Нет, государь, нет мне никакого притеснения, – ответил Нур-Девлет, – вот только домой сильно хочу.

– Сослужил ты мне службу великую – помог хана Ахмата прогнать. Завтра заходи ко мне в палаты – я тебя соболиными мехами и златом-серебром пожалую!

– Благодарю, государь, – поклонился Нур-Девлет, – так все-таки, домой ты меня отпустишь?

– Домой? – усмехнулся Иван. – Конечно, отпущу. Русь теперь твой дом! А дом надо защищать, верно? Опять ливонцы с казанцами и литвинами на нас полезут, вот тут ты нам и понадобишься со своими верными нукерами!

– Амин, – сказал Нур-Девлет, – что ж, буду служить тебе, государь, не жалея живота своего. Твои враги теперь мои враги.

– Аминь, – повторил Иван Васильевич, – пойдемте за стол, пир еще не закончился.

Государь покинул их.

Нур-Девлет спросил Данияра:

– А зимы здесь всегда такие холодные?

– Зимы? – улыбнулся Данияр. – Да, зимы здесь всегда такие, да еще с лютыми морозами, так что привыкай.

– Привыкну, – ответил Нур-Девлет и показал рукой на небо, – а звезды здесь те же, что и дома, в Крымском юрте.

– И звезды здесь такие же, и люди такие же, что и в твоих краях. Только говорят по-другому и молятся по-своему. Привыкнешь, Нур-Девлет.

– Привыкну, – повторил хан, – я обязательно здесь привыкну ко всему.

На Русь надвигалась беда, какой давно не видели. По Москве ходили слухи, будто Орда вышла с великой силой в поход на Московское княжество. Великий князь Иван Васильевич велел своим полкам выходить на Оку, и по летней порерусская конница потекла на юг. Новые слухи: вот Ахмат уже не на Оке, он свернул к Угре, он ближе, ближе… И на берег Угры стекались теперь московские полки – под руку великокняжеского сына и наследника, Ивана Молодого.

Евдокия, проведя детство в приграничном селе, даже теперь, в Москве, жила в вечном страхе перед ордынцами. Отражая один из ордынских набегов, погиб их с Тимофеем отец, а вскоре и мать, не выдержав горя, ушла следом за ним, оставив детей на дальнюю родню. Отныне девушка безумно боялась потерять то немногое, что у неё оставалось – младшего брата. Как назло, Тимофей жил мыслями о мести: в ополчение, к оружию, бить Орду! Евдокии удавалось отговорить его, но с каждым разом это становилось труднее. Он не мог простить ордынцам смерть родителей и не хотел, чтобы дурное произошло с сестрой. А битва с ордынцами становилась всё ближе и неизбежнее.

Девушка не верила в победу русских войск. Война…Новые бессчётные смерти… Восемь лет назад пришла весть о гибели жителей Алексина и его полном уничтожении. Евдокия уяснила: война не принесёт освобождения. Она означает лишь утраты. Орда – скала, Орду не опрокинешь, не разрушишь. И пусть ордынцы стоят не у Москвы, а где-то под Калугой, не так уж много времени пройдёт, прежде чем они – в который раз?! – захватят Москву.

Тимофей не разделял настроения сестры. Он ждал только победы. Наконец-то, как сто лет назад, русские покажут свою мощь и освободятся от многолетнего рабства. Он даже недоумевал: почему столько лет великие князья терпят над собою власть проклятых ханов?

Боярин, у которого служил дядя Евдокии и Тимофея, казался отроку врагом и предателем. Ведь этот человек говорил, будто не готова Русь к войне: слишком много врагов у неё и помимо ордынцев, слишком мало обученных ратников, слишком велик разлад между князьями. А когда и Евдокия соглашалась с ним, пытаясь объяснить брату, что ведомо боярину больше, чем им, простым людям, гневался и обижался Тимофей. Ему казалось, будто храбрости и веры достаточно для победы. Ведь Русь под защитой самой Пресвятой Богородицы… Не оставит Та людей своих!

А Евдокия в это не верила:

– Ежели присматривает Царица Небесная за нами, Тимошка, то как рабство многолетнее наше объяснить? И почему погибло столько православных? Чем-то прогневали Её мы, люди русские, и значит, остаётся нам лишь на себя надеяться.

– Неправа ты, Дунька! – возмущался Тимофей. – Разве ж она человек со страстями мирскими, разве может гневаться? Доброта Её границ не ведает, ибо Матерь Она Божия!

– Тогда почему Она нас оставила? – настаивала сестра. – Почему столько бед дозволила? Нет, Тима, лишились мы защиты Божией. А почему – не спрашивай, мне то неведомо.

– Верю я, испытание это, – утверждал Тимофей. – И должны мы пройти его, не потеряв веры.

Качала Евдокия головой и спор прекращала. Какое там испытание! Она сама не знала, во что верила, и это пугало её. Да, Евдокия послушно ходила в церковь, послушно отстаивала богослужение, послушно выполняла все обряды… но сердце оставалось немо. И в душе не жила та беспредельная искренность, какая была у тёти её и друзей, соседей. Почему все остальные верят, не сомневаясь нисколько? Они верили безоговорочно, и так же верил Тимофей. Евдокии приходилось скрывать свои чувства даже от брата, ведь и он не понял бы её.

Да что же с нею неправильно? Почему она так сильно отличается от остальных людей? Не внешне, нет – обычная русая светлоглазая девочка, таких десяток на дюжину. Но внутренне… Не так думает, не так чувствует…

Это заставляло Евдокию ощущать себя одинокой. Чужой.

Родственники не поняли бы её: жива, здорова, сыта, при деле, и слава Богу. Чего ещё желать? Коли мысли глупые одолевают – в доме приберись, еду сготовь, младшими детьми займись, порукодельничай – приданого и без того мало, а ведь замуж пора, пятнадцатый год пошёл! Свахи уже присматриваются, и не дело перед ними себя бездельницей выставлять. А приходской священник – слишком строгий… поймёт ли он? Верно, скажет: «Что за глупости тебя одолевают?!»