Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

Евдокия чудом не расплакалась. Только всхлипнула и сказала подошедшему мужчине:

– Нет, говорят, Тимофея в отроках при ополчении.

– Конечно, нет, – согласился Антип Захарович. – Ты же сама говорила, ратником он хочет быть. Уверен, он в тот же день в сторону Калуги отправился. Узнал, паршивец, что здесь обозы только, а основные рати да́лей будут. К Угре войска ордынские идут.

– Как? – только и смогла выговорить Евдокия, не понимая, когда и как мужчина сумел узнать всё это.

– Знать надо, кого спрашивать, Евдокия свет Игнатьевна! – хохотнул мужчина, поглаживая бороду. – Не уверен я, но, говорят, будто десятка три отроков самостоятельно к Калуге отправились, и подсказывает мне сердце, среди них твой Тимофей. Не волнуйся ты так, девонька, под Калугой воеводы тоже не глупого десятка, не пустят отроков в бой, иное дело для них отыщут.

– Я иду на Угру, – решительно заявила Евдокия.

– Евдокия Игнатьевна, – положил руку ей на плечо Антип Захарович, – не дело это. Ни жилья там не найдёшь, ни работы для девицы. Кременец – и то место уже воинское, а в Калуге и вовсе чужакам делать нечего. Уходят оттуда, кто могут, а ты туда собралась?

– Я должна присматривать за Тимофеем. Вернее, должна вернуть его домой!

– А если он откажется возвращаться? Найдёт себе дело при войске?

– Он ещё слишком мал…

– Десять лет ему уже, девонька. Век у юбки не удержишь.

Евдокия поджала губы, весь вид её выражал упрямство.

– Война отняла у меня родителей, я не позволю ей отнять ещё и брата.

– На всё воля Божья, Евдокия Игнатьевна. Не в наших руках судьбы людские, – покачал головой Антип Захарович. – Коли суждено – вернётся Тимофей…

– Антип Захарович! – умоляюще посмотрела на него Евдокия. – Пожалуйста, помогите мне до тех мест угорских добраться, где войско стоит.

– Эх, – крякнул в бороду тот, – не переубедить тебя, девонька?

Евдокия замотала головой.

– Бедовая ты девица, Евдокия Игнатьевна, ох, бедовая…

Наверное, тётя крепко молилась за неё. Как ещё объяснить, что Антип Захарович, человек занятой, не оставил её, а принялся хлопотать, пособляя ей?

Уже к вечеру её пристроили к семейной паре, которая направлялась на Угру.

Муж, Григорий, был ратником, оправившимся от ран и ехавшим в полк, а жена, Василиса, не пожелала оставлять его, сказав, «куда муж, туда и жена». Посмеиваясь над собой, Василиса уверенно говорила:

– Кухарка и на войне пригодится. Человек, что еду готовит, чай, человек не последний.

– Это верно, – соглашался Григорий.

– И помощница мне всегда пригодится, – добавляла Василиса, успокаивающе похлопывая Евдокию по руке.

– Тоже верно, – не спорил Григорий.

Он предпочитал во всём соглашаться и с Василисой, и с другими людьми, и Евдокии это казалось признаком слабости душевной. Ратников она представляла себе другими. Более… свирепыми? жёсткими? А тут ей иногда чудилось, будто верховодит в семье Василиса. Ведь именно Василиса решила помочь Евдокии, Григорий лишь согласился с женой.

И вот снова цепь лодий скользит по водной глади. Снова проплывают мимо лесистые берега, да сонно плещется вода… Мерещится, будто река тянет лодьи назад, против течения, путешествие выйдет долгим-долгим-долгим-долгим… до бесконечности… И потому прибытие к месту, где стоят полки великого князя, оказывается внезапным.

На этот раз Евдокия не одна – Василиса крепко держит её за руку. И это успокаивает Евдокию. Верится ей: всё сложится хорошо, найдётся и вернётся в Москву Тимофей, не пустят ордынцев на землю русскую ратники, не будет пожаров и смертей.

Евдокия печально улыбнулась сама себе: глупая вера! Ордынцы сильнее. Не выстоять Руси и на этот раз. Не защитит воина Григория и прочих ратных людей русских Богородица. Раньше ведь не защитила?

Несколько хлопотливых часов: поиск жилья и обустройство на новом месте, расспросы, суета… и вот уже Евдокия – помощница при Василисе и ещё нескольких женщинах, которые готовят еду ратникам.

И вдруг перед нею оказывается Тимофей, комкает в руках старую шапку, в глаза не смотрит. Григорий же, что привёл Тимофея, лишь улыбается в усы.

Евдокия думала: накричит на брата, заругается, высказывая всё, что накипело, однако лишь бросилась к нему, обняла крепко-крепко и расплакалась от облегчения. Живой, здоровый!

– Прости, Дуня, прости, – повторял Тимофей. – Ну, прости…

Наконец она успокоилась, вытерла слёзы и утащила брата в угол.

– Мы должны вернуться, – сказала Евдокия. – В Москву. А лучше – на север куда податься. В Новгород или в Псков… Туда ордынцы не дойдут.

– Дуня! – рассердившись, вывернулся из её объятий Тимофей. – Что ты говоришь! Я не для того сюда пришёл, чтобы бежать. Я хочу помочь. Защитить нашу землю.

– Как ты её защитишь? Как, Тимошка? Много ли от тебя толка? Ты и оружие держать не умеешь, и отрок ещё совсем. Не будет от тебя прока, и от меня тоже не будет. Зря князь великий отпор дать решил, сильнее ордынцы, только погубит он души русские.

– Не тебе, Дуня, за князя великого решать! – вспылил Тимофей.

– Не мне, – согласилась Евдокия. – Но за нас двоих я решать могу. И мы возвращаемся. Со дня на день ордынцы к бродам и перелазам подступятся, опасно нам здесь оставаться…

– Если так страшно тебе, зачем сюда пришла? Бежала бы в Новгород свой или в Псков!

– Но я же не могла тебя бросить… – растерялась Евдокия. – Ты – всё, что у меня осталось, Тима. Не могу я тебя потерять!

– А я не могу уйти, – вскинул голову Тимофей. – Не могу землю родную в беде оставить и бежать, как последний трус. Если есть дело, которое только я смогу исполнить – выполню я его. И не уйду я, как ни упрашивай, Дуня. Сама беги, а меня на предательство не толкай.

– Какое же это предательство, Тимошка? Бережёного и Бог бережёт. Коли погибнешь ты бессмысленно, какую пользу это принесёт?

– Если моя гибель поможет кому-то другому – бессмысленной она уже не будет, – уверенно отозвался Тимофей. – Если моя жизнь окажется той каплей, которая чаши весов в нашу пользу качнёт, как могу я бежать?

Долго ссорились Евдокия и Тимофей, но так и не смогли переспорить один другого. Даже расплакалась Евдокия, но и это на Тимофея не подействовало. Верил он, будто должен остаться и, коли уж не сражаться наравне с воинами, так помогать им во всём.

Что оставалось делать Евдокии? Она могла покинуть стан русских воинов и уйти в безопасное место, но страх перед ордынцами оказался слабее страха оставить брата. Она тоже осталась, надеясь всё же переубедить Тимофея.

К огорчению Евдокии, Василиса во всём соглашалась с Тимофеем. Они мыслили одинаково, и оба жили верой, которой так не хватало Евдокии. Да, она продолжала ходить в церковь, но ордынцы с каждым днём были ближе, то и дело приходили вести о новых схватках, и всё чаще она думала: вот погибнет русское войско – и Тимофей наконец поймёт, что сестра была права, а он – нет.