Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

В сердце Евдокии, помимо её воли, тоже стала закрадываться надежда. Что если и вправду на этот раз ни с чем уйдут ордынцы? Ведь Алексин они уничтожили быстро, а здесь стоят уже долго и никак даже реку не перейдут.

Нет, нет, нет, она не станет в это верить. Больно будет видеть воинство Ахмата, когда он всё же переправится через Угру… Сейчас его сдерживают лишь переговоры. Хоть и сказывают, будто они безуспешны, а всё же худой мир покамест нерушимо стоит.

…Этот день не отличался от других. Разве что заметно похолодало, и печь в отведённых под лечебницу палатах едва справлялась с обогревом. Евдокия стояла около неё, тщетно пытаясь отогреть замёрзшие руки и даже не сдерживая слёзы: умер от ран ещё один ратник. Её переполняло чувство бессилия.

Наконец она не выдержала и, предупредив об отлучке, выбежала на улицу. Постояла, подставив лицо дождю, и направилась к ближайшей церкви. Евдокию терзала мысль тяжкая, неподъемная: почему Бог допускает все эти смерти? Почему не направит сердце великого князя Ивана к миру?

Шагнула в дрожащую от пламени лампадок и редких свечей темноту, опустилась на колени, стала едва слышно, одними губами, жаловаться. Но не ждала ответа.

Храм был почти пуст. Евдокия успокоилась немного и принялась вставать, но затёкшая нога подвернулась, и она едва не упала. Её успела подхватить под руку молодая женщина, оказавшаяся позади.

– Спаси Бог, – улыбнулась ей Евдокия, невольно отметив, что та ей незнакома: женщин в здешних местах оставалось не так уж много, и почти все они знали друг друга хотя бы в лицо.

Незнакомка тепло улыбнулась.

– Помочь тебе? – спросила она. – Кажется, худо тебе.

Евдокия хотела возразить, мол, чувствует себя отлично, однако тут закружилась голова. Мир вокруг поплыл, она крепче схватилась за подставленную руку.

Женщина вывела Евдокию на холодный свежий воздух и помогла сесть на скамью.

В голове немного прояснилось.

– Прощу прощения за беспокойство, – сказала Евдокия. – Сама не знаю, что со мной сегодня…

Женщина села рядом, запрокинула голову, глядя в низкое серое небо. Евдокия последовала её примеру. Какое-то время обе молчали.

– Знаете, – сказала внезапно для себя Евдокия, – я бы всё на свете отдала, любую цену заплатила, лишь бы нынешняя война закончилась. Я так устала от смертей…

– Любую цену? – повторила женщина. – Уже много лет мы платим за мир: данью, черной памятью, жизнями уводимых в полон людей. Но этот мир так и не настаёт.

– Да ведь мы то и дело сопротивляемся! Не желаем смириться…

– Смириться с вечным рабством? С тем, что снова и снова наши дети будут расти без родителей? С тем, что снова и снова на нашу землю будут приходить, разрушая всё, что нам дорого? Это не мир, девочка. Между рабами и хозяевами никогда не бывает мира, потому что мирятся с людьми, с равными, а не со скотом.

– Но мы никогда не станем для них равными. – Евдокия подышала на замерзающие пальцы.

– Станем, если добьёмся свободы. Именно поэтому сражаемся.

– Но мы слабее! И численно, и…

– У нас есть нечто большее, нежели число воинов. – Женщина достала из кармана тонкие варежки и надела их на руки Евдокии. – На нашей стороне правда. Правда и Бог.

– До сих пор они нам не особо помогали, – жалобно сказала Евдокия. – А как же вы? Это же ваши варежки…

– Возьми, тебе нужнее, – улыбнулась женщина. – И расскажи мне, отчего ты думаешь, будто раньше нам не помогали? Присмотрись: Русь жива. Жива, хотя была на грани исчезновения, едва не превратилась во множество мелких и чужих друг другу княжеств, а их так легко было бы захватить чужеземцам. Живы её люди и её душа. Мы боремся, хотя так просто было бы сдаться и исчезнуть. И будем бороться, пока силы есть.

– Лучше погибнуть за правое дело, чем жить во лжи, да? – вспомнила фразу Василисы Евдокия. – Но если погибнут все, то кто тогда отстоит правое дело?

– А кто его отстоит, если все его предадут? – ответила вопросом женщина.

– Предадут… – повторила Евдокия. – Получается, я предаю, хотя всего лишь хочу защитить? Я хочу только, чтобы все были живы и здоровы! Разве это плохо? Я… я запуталась.

– Загляни в своё сердце, – серьёзно сказала женщина. – Чего ты хочешь на самом деле? Каково твоё истинное желание?

Евдокия снова посмотрела на небо. Она хочет, чтобы они с Тимофеем жили в безопасности. Нет, не так. Она хочет, чтобы все дети были в безопасности. Чтобы не было постоянных ордынских набегов. Чтобы русские люди жили спокойно… нет, неправильно.

Свободно.

Ведь пока они данники Орды – не знать княжествам русским покоя. А жизнь без страха – это свобода.

Евдокия замерла. Неужели это и есть то, что понимали все и во что верили? Та истина, которую отказывалась понимать она, ослеплённая страхом и унынием?

Онаповернулась к незнакомке, желая спросить, желая спросить… ох… её уж нет. Скамья пуста.

Когда успела уйти? Как Евдокия ухитрилась не заметить этого? Неужели настолько увлеклась она своими мыслями?

Похоже, времени прошло немало: уже стемнело. Пора бы поспешить домой, небось начала волноваться за пропавшую Евдокию Василиса.

Весь вечер Евдокия была молчалива и задумчива. Тимофей пытался расспросить её, но она ограничивалась «да» и «нет», и то невпопад.

На следующий день она уже не чувствовала себя чужой. Бог не оставил Русь, Бог помогает. Молитвы не тщетны.

Евдокия по-прежнему со страхом ждала заморозков, но страх ныне стал иной. Прежде она не желала, чтобы войска сошлись, заранее уверенная в поражении русичей, а теперь, наоборот, боялась: а ну как откажутся великий князь Иван Васильевич и его сын сражаться, сдадутся, утратив силу духа?

Заморозки ударили, но по-прежнему лишь отдельные отряды ордынцев пытались пересечь реку по льду, и их отбивали отряды русские. Вдруг пролетела весть: московские полки отходят к Кременцу.

– Почему? – недоумевал Тимофей. – Мы отбиваем Орду, не прошла она!

– У Кременца оборону держать легче, – отвечал муж Василисы. – Коли перейдут реку ордынцы, здесь сложнее оборону держать станет. Разумнее, коли мы у Кременца их войско встретим.

– Но до Кременца сколько всего они разрушат!

– Тимофей, не нам волю княжескую оспаривать.

– Я остаюсь. Я буду сражаться!

– Тима! – испугалась Евдокия, уже почти собравшая вещи.

– Ты уходи, Дуня. А я останусь, до последнего буду охранять русский берег.

– Тима!

Но мальчишка лишь натянул тулуп и выскочил из дома. Евдокия хотела броситься за ним, но Василиса удержала её.

– Проветрится, одумается. Да и утро вечера мудрее.

Тимофей действительно скоро вернулся, но с сестрой разговаривать не стал. Лишь завернулся в одеяло и притворился спящим. А утром ушёл задолго до рассвета. Евдокия проснулась с первыми петухами, но его уже не было. Даже не позавтракав, она поспешила на поиски.