Михаил Ланцов - Сотник (СИ)

Иоанн нахмурился. Но промолчал.

— По моим предположениям введение такого порядка позволит не только надежно содержать полк, но и иметь арсенал. Сие изба с запасами вооружения. Также можно будет завести конный завод, где разводить добрых коней для службы, а не у татар всякое непотребство сменивать.

— А еще что?

— Поставить в Туле лечебницу, или как латиняне сказывают, госпиталь. Завести знатока коней, дабы врачевал их. Дом призрения для увечных и старых помещиков. Школу, где помещиков учить чтению, письму да счету. Дабы по немощи направлять на прочие службы. Завести с полком постоянные упражнения в свободное от походов время, дабы укреплять воинов и слаживать их совместный бой. Держать при арсенале обоз в мирное время и коней под него. А также запасы походного корма и овса, дабы в любой момент полк мог выступить на службу без какого-либо промедления. Ну и самое главное — утвердить устав полка, описывающий службу в мирное время и в походах. Дабы пустой вольницы не было.

— Много же ты задумал… — покачал головой Иоанн Васильевич в полной тишине. Ибо люди переваривали услышанное. — А хватит ли денег?

— Не все сразу. Начнем с самого важного и Бог даст за несколько лет управимся.

— А свои добавишь? — чуть подавшись вперед, спросил Государь.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что добавлю. Тебе ведь ведомы дела мои с сотней.

— Ведомы, — кивнул Государь. — И я поражен. Мои верные бояре да воеводы тащат все, что могут. Гребут под себя. А ты — наоборот. Отдаешь. Много отдаешь. Почему?

— Сколько не хапай, с собой не заберешь, — пожав плечами, ответил Андрей, а потом поднял глаза вверх, словно указывая на небо. — Посему я не вижу ничего зазорного в том, чтобы излишками помогать праведному делу. Считай, что это жертва моя, мой церковный вклад в защиту Руси от изнурения степного и разорения.

— Церковный?

— Лучшая молитва — это молитва делом.

Иоанн Васильевич напрягся и остро взглянул на сотника. Эти слова полностью противоречили той концепции, которая была ему близка. Но возразить он не смог.

— Молитва делом… — медленно повторил он, вспоминая разговор с Марфой-Алисой. Это многое объясняло в поступках этой двоицы. Но если это правда, то имеет ли смысл во всем этом бесконечном богомолье, которому Государь предавался регулярно. Молил Господа о державе своей и ее покое да благополучии. Неужели это все пустое?

— Да, Государь. Сначала было слово, а потом — дело. Ибо слово без дела — пусто, дело же без слова несуразно.

— Если ты жертвуешь излишки, то отчего же строишь столь крепкий кремль в вотчине своей?

— Из Оки через Упу можно пройти в Шат на малых стругах. А оттуда в Иван-озеро, откуда открывается дорога на Дон. Сия крепость — что малый Свияжск на путь к Азаку — воротам Крыма. Ибо настоящие ворота Крыма не Ор-Капы, а именно Азак. Закрепившись в Азаке можно будет крепко взять крымского хана за глотку, отвадив от походов на Русь. Подвергая его земли непрерывному разорению и погрому.

Адашев, что также тут присутствовал, встрепенулся.

— Но крепость твоей вотчины не прикроет всего пути до Иван-озера и в верховьях Дона. — произнес он.

— Не прикроит, — согласился Андрей. — Нужно еще несколько таких ставить. А промеж них малые укрепления, в прямой видимости друг от друга. Башни одиночные… — начал говорить сотник, подробно описывая концепцию блокгаузов типа башен Мартелло. — Огненного припаса и особливо свинца ныне в державе мало. Посему в эти башни надо будет поначалу сажать людей с самострелами. Простыми и дешевыми. Я такими у себя в крепостице баб вооружал, когда людей не хватало. И они добро подсобили в защите от татей да татар.

— Все-то ты продумал, — покачал головой Царь с каким-то скепсисом.

— Так поступали еще в первом Риме, — пожал плечами Андрей. — Отчего же Третьему Риму старинными знаниями не пользоваться себе во славу и благо?

— И кто их будет ставить? — поинтересовался один из воевод.

— Если Государь прикажет, то я и буду. Но для наполнения их людьми…

— Довольно, — перебил его Царь. Андрей сказал слишком много. И требовалось все услышанное обдумать. Да и не для этих ушей такие слова. Мысли Андрея ему в целом нравились. Но требовалось время, чтобы они уложились в голове. — После сие обсудим.

— Государь, но откуда простому сотнику из безродных все сие премудрости знать? — поинтересовался один воевод.

Иоанн Васильевич скосился на Андрея с невысказанным вопросом. Но тот лишь пожал плечами и максимально дурашливо улыбнувшись, ответил:

— Слышал.

— Слышал он. А отколь нам знать, что ты нас за нос не водишь? С какой стати нам, Рюриковичам, слушать тебя — собаку безродную?

— Прекрати! — рявкнул Царь, но ропот уже пошел по залу.

Андрей не спешил с ответом. Он окинул этого воеводу взглядом. Дождался тишины. И несколько затянув паузу, произнес:

— Это не тебе решать.

Тихо. Спокойно. Уверенно. С легкой нисходящей, но утвердительной интонацией. Смотря при этом твердо этому воеводе прямо в глаза.

Тот уже было хотел взорваться, но тут ему на плечо легла рука молодого Ивана Андреевича Шуйского. Он формально не состоял на службе, но был с Царем в этом походе. Воевода хотел было уже скинуть эту руку, однако, оглянулся и замер в нерешительности.

— Не унижайся, — тихо произнес этот Шуйский, но, все же достаточно отчетливо, чтобы услышали все.

Повисла неловкая пауза.

— Государь, — произнес Андрей, — я ответил на твой вопрос. Если это все, то я вынужден откланяться. Поход был тяжел. И мне нужен отдых.

— Ты дерзок, слишком дерзок, — задумчиво произнес Царь. — Не боишься, что он не простит тебе? — махнул он рукой в сторону воеводы.

— Рюриковичи всегда отличались вздорным, дерзким нравом.

— Да как ты смеешь рассуждать о Рюриковичах?! — воскликнул Иван Шуйский.

— хрЁрик.

— Что?

— Его звали хрЁрик. Рюрик — сие поздний переклад. Только во времена Владимира Мономаха так говорить начали. Да и многие иные старые имена перекладывать.

— Что ты… — начал было говорить Шуйский.

— Тихо! — рявкнул Царь. А потом обратился к Андрею. — Ты понимаешь, что говоришь? Хотя… хм… ты ведаешь о том, кем он был?

— Разумеется, — вполне серьезно ответил парень.

Он, когда готовился, немало времени уделил изучению вопросу происхождения Рюриковичей. Не потому, что это ему было нужно для дела, а просто увлекся. Довольно скоро он в изучении склонился к так называемой нормандской теории, как наиболее доказанной. А дальше слегка ее «дорисовал».

Его в свое время немало повеселило то утверждение, что Рюрик был одним из сыновей Октавиана Августа или даже самого Цезаря, у которых, как известно природных сыновей не было. Не считая чудовищного разрыва во времени. Поэтому парень попытался придумать, а кем мог бы быть августейший прародитель дома. Ну, если пофантазировать на эту тему. Вот эту «домашнюю заготовку» он и выдал: