Михаил Ланцов - Сотник (СИ)

— Прости Государь, что стоять перед тобой не могу, — нервно сжимая борта повозки, произнес Шереметьев — первый воевода похода. Поранили меня тяжко, не оправился еще.

— В ногу, гляжу.

— В ногу. Саблей распластовали. Как не загнила — не ведаю. Чудо, не иначе.

— И меня прости, Государь наш, — тихо произнес Басманов, бывший вторым воеводой. — Еще сильнее поколотили. И ногу порубили, и руку. Даже лежать и то — тяжело.

— Лихо вас отделали… — покачал головой Коломенский воевода.

— Так-то войско дюже крепкое. Хан со своими да тремя беями шел. При них турецкие люди огненного боя, как ручного, так и пушкари.

— Прими Государь, — произнес Андрей, протягивая небольшую самодельную тетрадь.

— Что сие?

— Подробное описание битвы и предшествующих ей дел.

— Прими, — согласился Шереметьев, — сотник все дельно расписал. И даже нарисовал землю, где дрались. До человека перечел убитых и раненых, как своих, так и чужих.

— Ты ведаешь, что тут написано?

— Да. Он ясно все и дельно описал. С нашего совета писал и одобрения.

— Ты тоже так считаешь? — спросил Царь у Басманова.

— Да, Государь. — кивнул второй воевода, поморщившись. — Хотя про казаков зря писал.

— Каких еще казаков? — переспросил один из сотников московской службы.

— В Белеве к нам примкнули. Под началом Дмитрия Вишневецкого. Князя. — рапортовал Андрей. — Мы с ними уже разошлись. Они отправились на Днепровские пороги, где Вишневецкий по приказу Великого князя Литовского крепость малую ставил для защиты от татар…

Разошлись…

Легко сказать — разошлись. Потому что за кадром остался дележ трофеев, который едва не перерос в резню. Ситуацию спасли Ермак, с трудом утихомирив буянов.

Казаков отпустили.

Оставили им доспехи, что Андрей дал им перед атакой, два фальконета да полсотни османских пищалей. Но без денег. И это был щедрый дар, по сравнению с их очень небольшим вкладом в общее дело.

— Ой и жадны они у тебя.

— Жадны? — удивился Ермак. — Честно отслужили, зато и хотели взять. А ты словно гость торговый, за каждую полушку ругался. Прилично ли это воину?

— Честно служили? Ой ли? Я уступил им это барахло по доброте душевной. И то, больше из расположения, что с одним врагом воюем. Они и половины не заслужили. На будущее — станем иначе сговариваться. Мне эта разбойничья вольница ни к чему.

— Чем же она тебе не угодила? — едко усмехнулся Ермак. — Опасался, что кровушку прольют?

— Не знал бы тебя, подумал, что дурак. — покачал головой Андрей. — А если бы татары напали? Вот в тот момент, как мы промеж себя грыземся и напали бы. Али ты не ведал, что они за нами шли? А если бы до резни дошло? Глупая жадность твои ребятушек едва не свела нас всех в могилу. Да и не сказать, что казачки добро бились. Зато на добычу первые пасть разевали.

— Почему же?

— Где они себя проявили?

— Ты сам их в бой не пускал, — нахмурился Ермак.

— При Любовшане татары прорвались. И стрельцы честной бой приняли. Вон их сколько побило. И голову их сгубило. А твои молодцы, что же? Просто похавались за их спины и все. Неужто как татарская сабля блыснет, так казак в штаны прыснет? Не думал я о них такого… не думал…

— Считаешь их трусами? — нахмурился Ермак.

— Я считаю их лукавыми. Смелости им не занимать, как показала ночная вылазка. Но смелости токмо к своей выгоде. А что до общего дела, за которое вроде бы вписались, так каждый сам за себя. Так что помни — в следующий раз сговариваться иначе станем. А то мы топаем, а вы лопаете. Сие не по справедливости.

— А чего не довел до резни, раз не по справедливости? — нахмурился еще сильнее Ермак. — Татары — бес с ними. Не сунулись бы. Их мало крутилось возле нас. Их десяток твоей сотни разогнал бы. Ты ведь не этого опасался.

— С одним врагом воюем, — нехотя ответил Андрей. — Вижу — вы привыкли дела делать по-своему. Посему в первый раз — простил и объяснил. На второй раз бить буду. Крепко бить. Ибо воин не тать, а тать не воин. Живут они иным. Да и совести у татя нет. С ним каши не сваришь, а потому и сговариваться не о чем. Вот пусть и определятся — кто они — тати, али рати?

Ермак кивнул и попрощавшись сухо, отъехал. На чем разговор и закончили.

Разочаровался Андрей и в Ермаке, и казаках. Слишком нестабильный и неуправляемый контингент. На что уж помещики — лихие любители вольницы. Но эти — вообще ад.

Разъехались. А он еще долго рефлексировал, не понимая, почему, улучив момент, они не попытались его похитить. Или хотя бы голову ему срубить, дабы с осман награду стребовать. Взгляды то он ловил на себе нехорошие время от времени. Но сотнику хватало ума держаться поближе к собственным помещикам, да если и отъезжать, то группой. И на ночевку становиться так, что не подобраться тишком. На виду слишком. В окружении верных людей.

Но Царю о своих тревогах Андрей не стал сказывать, ограничившись только некрасивым поведением казаков. Да тому не особо и интересно сие было. Он, поняв со слов парня общую фабулу произошедшего, пошел осматривать трофеи. И, прежде всего, направился к орудиям…

— Вот те раз… — покачал он головой. — Десяток добрых пищалей. Вот порадовали так порадовали!

— Фальконетов, — поправил Царя Андрей. — Латиняне такие пищали зовут фальконетами, то есть, соколиками по-нашему. Вон какой короткий ствол. Они специально для полевого боя пригодны. Повозки там разбить, за которыми засели люди с огненным боем али самострелами или в скопление воинов ударить. Особливо они хороши бить по гишпанским терциям да свисским баталиям.

— А по крепостям негодны? — переспросил Государь.

— Никак нет. Удар слабый. На кой бес хан тащил их с собой — не ведаю. Ими разве что ворота выбивать можно. Но пока эти малютки их расковыряют, там уже завал за ними поставят и тепло встретят гостей. Можно еще по зубцам да бойницам бить. Но толку? Без крепкой артиллерии, способной ломать стены, хан не мог добиться успеха в этом походе.

Царь напрягся.

Андрей вновь сообщал вещи, которые никто из местных не знал. И… он уже хотел было открыть рот, но вспомнил разговор с Марфой. Ему вообще хотелось задать парню массу вопросов. Но приватно. Посему он не стал развивать тему. Во всяком случае, сейчас.

Вместо этого он обратился к воинам, что пришли из похода.

Поздравил их с победой.

И предложил отдыхать. А завтра, с утра, после молебна праздничного приглашал их на крестный ход во славу славной победы…

— Ты куда сейчас? — спросил у Андрея Спиридон, родич его по Марфе.

— Да куда угодно. Просто хочу спать.

— Успеется, — произнес незнакомый голос.

Парень обернулся. Перед ним был сотник московской службы. Он его по прошлому году помнил. В лицо. По имени то, понятно, не запомнил. Не до того было.