Сергей Васильев - Стальная империя 4 с илл.

— Например? — Ленин откинулся в кресле, предвкушая политический диспут на тему, в которой он считал себя на голову выше собеседника.

— Нет-нет, подождите, — вмешался Столыпин, — Владимир Григорьевич, извольте завершить свою мысль. Честно говоря, я сам ни разу не смотрел на проблему наемного труда с энергетической точки зрения, поэтому буду премного благодарен за разъяснение. Где же тогда кроется извлекаемая прибыль, если грубая физическая сила рабочего сама по себе нерентабельна?

— Здесь, — улыбнувшись, Шухов ткнул себя карандашом в лоб, — время, проведенное рабочим у станка, рентабельным делают машины и технологии, а они, в свою очередь, есть овеществлённый труд, сиречь — потраченное рабочее время ученых и инженеров, занятых не только на конкретном предприятии. Вот, например, в этом карандаше, а точнее в шести технологических операциях по его изготовлению, сосредоточен напряженный мыслительный процесс нескольких поколений умных людей. Таким образом, капиталист, если уж брать термины Маркса, на каждый человеко-час рабочего эксплуатирует от 40 до 400 часов высокоинтеллектуального труда людей, большинство из которых он вообще в глаза не видел и даже не подозревает об их существовании. Рабочий из всей этой эксплуатируемой группы — самое дешевое и легко заменимое звено.

— Самое дешевое? — хмыкнул Ленин и покачал лысеющей головой.

— Владимир Ильич, дешевый — не значит негодный. Ни в коем случае не хотел принизить или оскорбить достоинство трудящихся. Но я лично могу заменить рабочего на его месте, а он меня — нет…

— Так научите! — запальчиво вскрикнул революционер.

— У нас имеются более толковые преподаватели, чем я, — продолжал говорить Шухов тихо и спокойно, — и уверен, что каждый из рабочих сможет стать инженером и ученым, но он тогда перестанет быть рабочим и, увы, выпадет из сферы ваших интересов…

— Почему это?

— Ну вы же сами назвали свою партию рабочей, — подал реплику Балакшин, — и все время говорите о защите именно пролетариата… Вы постоянно указываете на эксплуатацию наемных трудящихся, не замечая, что в прибавочной стоимости доля труда рабочих составляет, как подсчитал господин инженер, одну сороковую или даже одну четырёхсотую часть.

— Ну всё-таки наличие прибавочной стоимости господин инженер признал, — с нажимом произнес Ленин, глядя исподлобья на инженера, — а ведь буквально три минуты назад назвал её эфемерной.

Шухов вздохнул и перевернул листок с расчетами.

— Простите, Владимир Ильич, но я не искушен в политических диспутах и не умею складывать слова в безупречные филологические и юридические конструкции. Воспользовавшись словосочетанием “прибавочная стоимость”, хотя с метрологической точки зрения в нем совсем всё плохо, я постарался применить вашу терминологию. Если же иметь ввиду расчеты, а не риторику…

Шухов несколькими быстрыми штрихами нарисовал свою знаменитую башню, аккуратно внёс размеры конструкции.

— Мы потратили около 300 рублей на материалы, заплатили еще 200 рублей рабочим на заводе моего партнера и работодателя Александра Вениаминовича Бари. Какова прибавочная стоимость этой башни, Владимир Ильич?

— Ну, это зависит, сколько вам заплатит заказчик, — нашелся революционер.

— А от чего зависит, сколько он нам заплатит?

— Предполагаю, что от вашей способности торговаться?

— Стало быть, прибавочной стоимости в этом изделии ещё нет, хотя башня уже покинула заводскую территорию? Сейчас она девственно чиста от капиталистической эксплуатации?

Ленин замешкался, подбирая подкрепленный цифрами контраргумент. Шухов, не намереваясь останавливаться, достал еще одну бумагу — рекламу котлов его собственной конструкции.

— Вот еще один пример. Читайте: “Изготавливаем вертикальные паровые котлы Шухова”. Я знаю себестоимость изделия и могу по условиям контракта устанавливать отпускную цену. Рабочие, собирающие котлы, уже получили заработную плату. Какую теперь цену я должен поставить, чтобы не стать мироедом и кровопийцей, то есть не присваивать прибавочную стоимость, а брать исключительно то, что мне полагается за интеллектуальный труд инженера-конструктора? Ваше мнение, Владимир Ильич?

— У меня такое впечатление, — Ленин говорил сухо, как ветки ломал, — что вы задаёте вопрос, зная на него ответ, а тема эксплуатации трудящихся вас вообще не интересует.

— Наоборот, — Шухов бросил карандаш на бумаги, — очень интересует. И вопросы я задаю не риторические, а практические, вопросы человека, не желающего жить в условиях социального конфликта. Меня просто, как инженера, привыкшего считать и доверять больше цифрам, чем словам, не удовлетворяют эмпирические размышления о светлом будущем. Хотелось бы увидеть его чертежи с расчётами, размерами и технологией воспроизводства.

— И меня тоже волнует вопрос эксплуатации, — поддержал Шухова Балакшин, — наши кооператоры в большинстве своем вообще не используют наемный труд, иначе конечный продукт сразу становится нерентабельным. Но эксплуатацию они чувствуют на своей шее каждый раз, когда сталкиваются с банкирами и перекупщиками. Потому и сбиваются в артели, ибо поодиночке не выжить.

— Владимир Ильич, у вашего соратника, товарища Дзержинского и его Чрезвычайной Комиссии, разговор с ростовщиками короткий, не так ли? — улыбнулся Столыпин, пытаясь сбросить возрастающий градус спора…

— Марксизм, — Ленин пропустил мимо ушей комплимент главы правительства, — указывает на единственный прогрессивный и революционный класс, способный кардинально изменить ситуацию в государстве. И этот класс — пролетариат.

— Позвольте, — уязвленный невниманием к своей персоне, Столыпин закопал “трубку мира” и выкопал томагавк. — Не Вы ли в своей фундаментальной работе с подражательством Чернышевскому “Что делать?” чёрным по белому пишете: “пролетариат не способен самостоятельно формулировать никаких требований и задач, кроме экономических”. А для заявленных коренных преобразований в государстве, по вашему же мнению, пролетариату требуется костыль в виде партии профессиональных революционеров, где среди руководства никакими рабочими и не пахнет..

— И давно царские министры изучают мои работы? — насмешливо прищурил глаза лидер РСДРП.

— С первого дня моего пребывания в этой должности, — Столыпин ухмыльнулся, — и не только Ваши. И Струве с Плехановым, и Бакунина с Кропоткиным, которые, кстати, разошлись с Марксом, указав, что реализация его теории неизбежно ведёт не к коммунизму, а к государственному капитализму.