Александр Михайловский - Операция «Яростный полдень» [СИ litres]

28 июня 1942 года, 09:15. Балканский фронт, Ниш, походная колонна 4-й отдельной десантно-штурмовой мотострелковой бригады РККА.

Командир бригады подполковник Погорелов.

Наша колонна проходит через сербский город Ниш – там повсюду видны следы фашистской оккупации. Еще несколько часов назад по этим улицам расхаживали патрули в мышастой форме, а над местной мэрией развевался флаг со свастикой. Марионеточное сербское государство, где диктатором работает генерал-коллаборационист Милан Недич, является чистой воды фикцией, и во всех крупных городах, а также на железнодорожных станциях заправляют немецкие оккупационные власти. Сербы, даже если пошли на службу к оккупантам, считались ими до предела ненадежными, и поэтому все ключевые точки в захваченной ими Сербии они старались контролировать самостоятельно. А Ниш – это не только достаточно крупный город, столица Моравской [9] На другом берегу реки Нишавы, прямо напротив моста расположены Стамбульские ворота старой турецкой крепости. бановины (области), но и важный транспортный узел, подразумевающий наличие серьезного немецкого гарнизона.

Теперь тряпка нацистского флага сорвана с флагштока и валяется в пыли, чтобы каждый желающий мог плюнуть на нее или вытереть ноги. Даже не все из этих оккупантов успели убежать – настолько внезапным и стремительным было наступление объединенной подвижной группировки. Вот у обочины стоит раздавленный российским танком в лепешку немецкий армейский грузовик, в который перед бегством второпях грузили разное барахло. И тут же, на площади короля Милана, сбоку от мэрии, признак сгинувшего арийского господства – большая добротная виселица, а возле нее рядком сложены приготовленные к погребению тела казненных горожан. А вот, чуть поодаль, валяются трупы немецких солдат и их пособников, сербских жандармов: завидев неминуемое возмездие, те бросились бежать к так называемому Крепостному мосту, но пули, выпущенные им вслед из танковых пулеметов, оказались быстрее.

Вообще-то жандармам и прочим личностям, сотрудничающим с оккупантами, а также офицерам старой армии и королевским чиновникам новые сербские властями обещали амнистию – естественно, если они не совершали никаких преступлений против мирного населения, а просто несли службу. Видимо, эти, что сейчас валяются в придорожной пыли, оказались самыми замаранными или самыми нерасторопными из пособников нацистов. Остальные уже успели убежать или скромно поднять вверх руки. Ничего особенного им не грозит, разве что небольшой срок за колючей проволокой, пока специально обученные товарищи проверяют их подноготную. Тут, в Нише, даже есть свой маленький концлагерь, где оккупационные власти содержали схваченных подпольщиков, подозреваемых в сотрудничестве с партизанами и прочих заложников. И теперь заключенные и их охранники поменялись местами. Заложники и прочие заключенные вышли на свободу и смешались с ликующим народом, а на посты и пулеметные вышки концлагеря, куда загнали подозреваемых в пособничестве оккупантам, встали местные партизаны. И они же составили временную (до выборов) городскую и областную власть.

И все прочие сербы радуются свободе наравне с получившими свободу заключенными. Улицы города запружены празднично одетым народом, прославляющим момент своего освобождения и армию-освободительницу. При этом простые сербы не делают различия между Красной и Российской армиями. Для них мы все свои, все братушки. Повсюду – понятные без перевода, наспех написанные на красном кумаче лозунги, возглашающие здравицы товарищу Сталину, Красной Армии и русскому солдату. Боевые машины украшены цветами как какие-нибудь передвижные клумбы; цветы повсюду: букеты в руках солдат и командиров, заткнуты за поручни и торчат из пушечных стволов. Сербы нас любят и будут любить и дальше, в отличие от каких-нибудь чехов или поляков, у которых сиюминутная радость освобождения от нацистов перейдет в затяжную ненависть к Советскому Союзу, лишившему элиты этих стран вожделенного для них чувства принадлежности к европейской цивилизации. Ну ничего, будет в этом мире разного рода недовольным дудка, будет и свисток – то есть Советский Союз от Владивостока до Ламанша и Лиссабона. А все это потому, что Америка в большой европейской игре здесь не участвует, а Британия сама по себе ничто и никто.

Наш комиссар, товарищ Бородухин, который, провоевав с нами три месяца и пройдя с боями от Днепропетровска до Сербии, отнюдь не запил и не утратил веру в коммунистические идеалы, выслушав мои мысли по этому поводу, сказал:

– Страны Восточной Европы, как и некоторые наши национальные республики, заедает мелкобуржуазная стихия, свойственная народам, которые еще не избавились от остатков родоплеменного мышления. В таких условиях фундамент для построения социализма получается очень неустойчивый, а верные бойцы за дело Ленина-Сталина, если за ними перестают приглядывать, несмотря на чистейшую анкету, тут же превращаются в разных чудовищ…

– Анкета – это не показатель, – несколько раздраженно ответил я, – ибо в самом тихом омуте могут водиться вполне жирные черти. У самого отборного мерзавца анкета может быть чиста как свежий снег, и в то же время нормальный человек всегда имеет перед начальством свое мнение, а значит, может быть отягощен мелкими прегрешениями. Чем жестче общественная система, тем больше всякие гады начинают лицемерить, стараясь быть «как все», и при этом подняться на максимально возможный уровень вверх. И добро бы это были только «чистые» карьеристы, не таящие за душой ничего, кроме стремления любой ценой занять наиболее высокое положение. Тут в корень смотреть надо. Сознание функционеров, не смотря ни на что, даже если придется шагать по трупам, стремящихся сделать партийно-государственную карьеру, может ведь быть отягощено дополнительными прибабахами, вроде расстрелянного во время чисток дедушки-троцкиста, раскулаченных родственников или вообще наличием в сознании этого деятеля националистических идей. Вот вам и родоплеменное мышление – причем не в странах Восточной Европы или национальных республиках СССР, а прямо в Москве в ЦК партии или Совнаркоме. Тут, по моему мнению, вам, партийным идеологам, тщательнее надо действовать, тоньше и аккуратнее. Поменьше высоких абстракций вроде «Мировой Революции», «Объединения Пролетариев Всех Стран» и «Дружбы народов», и побольше конкретики, вроде «Защиты Социалистического Отечества» и «улучшения благосостояния советских граждан». И самое главное, чтобы лозунги не оставались только лозунгами – когда власть провозглашает одно, а делает нечто прямо противоположное: сдает врагу рубежи внешней обороны, содержит за счет собственных граждан разных заграничных бездельников, при этом на своих заводах снижая сдельные расценки и увеличивая нормы выработки…