Тим Волков - Фаворит смерти [СИ]

Я так глянул на Ольгу, что она предпочла больше со мной не спорить.

— Ладно, пошли сходим в башню. У меня "зеленый" пропуск туда.

Я быстро переоделся и мы двинули на выход. Ольга предложила не идти туда пешком, а воспользоваться гольф-каром. Я согласился.

До северной башни доехали минут за десять, с ветерком. Все это время я глядел по сторонам, не в силах оторвать взора от ярко-зеленой сочной травы, аккуратно подстриженной, ухоженной до идеального состояния. Но на этот раз никакой эйфории от этого не было. Напротив, было тошно.

Сама башня представляла собой одинокое строение этажей на семь, возвышающееся среди кряжистых дубов. Возле входа стояло двое таких же крепких как дубы охранников.

— Предъявите пропуск, — завидев нас, приказал один из них, предупредительно положив руку на кобуру с пистолетом.

Ольга показала небольшую пластиковую карточку.

Охранник внимательно изучил ее со всех сторон, кивнул:

— Проходите.

Мы зашли внутрь. Светлое помещение, где повсюду были установлены кондиционеры, на тюрьму слабо походило. Разве что решетки на редких дверях говорил о том, что здесь могут быть заключенные.

— Анфиса на пятом этаже, — сообщила мне Ольга.

Несмотря на светлое убранное помещение, абсолютно не похожее на тюрьму, царила тут какая-то гнетущая атмосфера. Я приглядывался и все никак не мог понять что же именно меня так напрягает. Потом, когда мы прошли по узкому коридору, я вдруг понял в чем дело. Видеокамеры. Их тут было бессчетное количество, и из каждого уголка на нас смотрел красный немигающий глаз механического наблюдателя.

Мы поднялись на лифте, вновь оказались перед двумя охранниками.

Опять предъявили пропуск.

Оказались наконец у толстой стальной двери, без вывески и опознавательных знаков. Один из охранников открыл дверь и мы собрались было войти внутрь, как он остановил нас, пробасил:

— По одному.

Мы переглянулись с Ольгой, та кивнула:

— Иди. Ты ведь хотел ее видеть.

Я вошел. Дверь с лязгом закрылась.

Анфиса сидела на железной лавке, в дальнем углу камеры. Ее стройная некогда фигура теперь казалось иссохшей, будто из нее вытащили все кости, выпили всю кровь и оставили лишь одну оболочку.

Девушка подняла на меня взгляд и я невольно отшатнулся — настолько было пугающим ее лицо. Впалые глаза, обрамленные черными кругами, серая кожа, глубокая морщина, прорезавшая лоб. От былой привлекательности не осталось и следа. Казалось, что девушка разом постарела на несколько десятков лет.

— Максим! — выдохнула Анфиса и подскочила ко мне.

И разревелась.

— Что случилось? — спросил я, обняв девушку.

— Они схватили меня, закрыли здесь, говорят, что я пыталась убить Петра. Максим, это вранье! Я ничего такого… Честное слово!

— Я знаю, что ты ничего не делала. Это же глупо звучит!

— Вот именно! Максим, объясни отцу что это какая-то ошибка! Они что-то напутали!

— Расскажи все подробнее. Почему подозрение пало именно на тебя? И почему именно все думают, что ты работаешь на Герценых?

— Я же говорю — я ничего не знаю. Просто в один из дней Петр пришел ко мне в комнату вместе со своей охраной и меня схватили. Петр даже ничего не сказал. Потом привели сюда, начались бесчисленные допросы. Из них то я и узнала про обвинения, которые приписывают мне.

Анфиса посмотрела на меня совсем обезумевшим взглядом. По ее щека катились слезы, промывая на пыльной грязной коже светлые полосы.

— Максим! Я прошу! Помоги мне! Вытащи меня отсюда! Я больше не могу! Я сойду с ума в этих застенках! Они пытают меня!

— Пытают?!

— Да, пытают. Знаешь что такое пытка лишения сна? Они не дают мне спать. Тут постоянно светит очень яркий свет.

Я глянул на потолок. Там и в самом деле горели яркие люминесцентные лампы белого мертвого света, словно в морге.

— А если я закрываю глаза больше трех секунд — в комнату входит охранник и заставляет встать с кровати. Я на грани. Они говорят чтобы я подписала признание, тогда они отстанут от меня.

— Не делай этого!

— Я знаю, — кивнула Анфиса. — Если признаюсь — подпишу себе смертный приговор. А еще они кормят меня соленой рыбой.

Я вопросительно глянул на девушку. В голове не сложилось в чем же тут состояла пытка.

— С утра — соленая рыба, и потом весь день, или сухари и опять соленая рыба. И ни капли воды за весь день. От недостатка влаги у меня ноги судорогой сводит, губы и горло трескаются! Максим, ты должен мне помочь!

— Как?

— Я не знаю. Придумай что-нибудь, ты умный мальчик. Максим, ради нас. Ради наши отношений — помоги мне. Вытащи меня отсюда! Заклинаю тебя! Всеми богами — вытащи отсюда!

Анфиса вцепилась мне в воротник рубахи, начала трясти.

— Выпусти — а не то я расскажу все про нас с тобой. Расскажу твоему отцу. Все расскажу! — девушка уже вовсю рыдала.

— Что?! — я выпучил глаза от удивления. — Расскажешь? Это же ведь ты сама ко мне…

— Не важно, — перебила меня девушка. — Мне выбирать не приходится. Это мой единственный шанс и надежда. Вытащи меня отсюда, иначе я все расскажу твоему отцу.

— Что ты расскажешь? — вдруг раздался густой бас за моей спиной, от которого я вздрогнул.

Я резко обернулся и похолодел.

У дверей стоял Вяземский старший.

Как же это? Как он так тихо прокрался сюда? И когда успел? Шел следом?

Пристально посмотрев на меня, а потом переведя взгляд на Анфису, отец повторил свой вопрос:

— Так что ты расскажешь?

— Отец…

— Я хочу услышать ответ на свой вопрос, — перебил меня Вяземский.

Судя по звенящему как сталь голосу настроение у него было так себе.

— А я хочу услышать внятные пояснения насчет того, почему она тут сидит, — ответил я, указав на Анфису.

Девушка при этом съежилась, затравлено посмотрела на Вяземского.

Меня распирала злость и я готов был к любому развитию событий. Острое чувство несправедливости бурлило словно кипящая смола.

— Это тебя не касается, — произнес отец.

— Это касается всех! Она — твоя жена. И ты просто так, без всяких веских доказательств, запер ее сюда, обвинив в предательстве и подвергнув пыткам!

— Пыткам? — усмехнулся отец. — Ты еще не видел настоящих пыток!

— Любые обвинения должны быть подкреплены доказательствами. Должен быть суд. Справедливый суд, по закону. А не вот этот вот балаган!

— Почему ты ее защищаешь? — задумчиво спросил Вяземский.

Это был не риторический вопрос — ему было и вправду интересно.

— Потому что никто не должен подвергаться насилию. Если она виновата — то докажи это, и не пытками, а уликами.

— Я не обязан тебе ничего доказывать! — взорвался отец. — Мальчишка! Сопляк!

И наотмашь хлестанул меня по щеке.

Удар был неожиданным, ощутимым, обжигающим.