Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

– Ну, что, Фимка, куды сення пойдем?

– Да к церкви. Ты что, забыл? Сення там свадьба.

– Так рано же.

– Так по дороге зайдем к Авдотье-богомолке. Можа даст пожрать.

Спустя минуту в поле моего зрения появились двое бродяг, которые неторопливо шли к тропинке. Чекист, чтобы остаться незамеченным, отодвинулся глубже в кусты и потерял на какое-то время выгодную для себя позицию, что дало мне возможность незаметно выскочить из-за моего укрытия и скрыться в ближайших от него кустах. Я выждал несколько минут, пока чекист, не выдержав, вышел из-за кустов.

– Привет. Не меня ищешь? – улыбаясь, спросил я его.

Тот настороженно застыл, не понимая, что дальше делать, но уже спустя секунду его рука дернулась назад, за спину. Он хотел выхватить оружие и думал, что делает это быстро, вот только в то же самое мгновение у меня в руке уже был кольт. Парень замер в неловкой позе.

– Чего молчишь? Меня Вадим зовут. А тебя?

– Павел, – буркнул он зло.

– Вот и познакомились. Два шага вперед.

– Это зачем? – настороженно спросил он меня.

– Морду тебе бить буду.

– Мне? – лицо чекиста презрительно скривилось. – Что ж, попробуй, коли такой быстрый.

Судя по его словам и выражению лица, он крепко надеялся на свои кулаки. Пока он подходил, я убрал кольт, а уже в следующее мгновение сделал шаг вперед и, не давая чекисту опомниться, ударил его ладонью в лицо. Это был хлесткий удар, не калечащий человека, но оглушающий и лишающий ориентации. Если бы я захотел, то парень уже лежал бы мертвым со сломанной переносицей, а так он только охнул и вскинул руки к глазам. Не давая опомниться, втащил парня на склад, подальше от людских глаз, и сразу приступил к предельно жесткому допросу, так как время сейчас работало против меня. Сломался он почти сразу. Как я и предполагал, чекисты сумели выйти на след белогвардейского подполья и сделали из явочной квартиры западню.

«У добровольцев контрразведчиков раз-два и обчелся, но при этом уже имеется крыса. Так, что мы имеем? Надежду сразу не заберут, так как будут ждать прихода или сообщения этого дурачка. Вот только там три чекиста, а это уже проблема. Не хотелось бы стрелять. Ладно. Подойду к дому, а там решу, что делать».

Вернувшись той же тропинкой обратно, я сразу заметил и узнал идущего по улице худощавого парня по имени Леонид, еще одного сотрудника местной чрезвычайной комиссии. Павел мне дал общие описания своих товарищей, находившихся в засаде, и, похоже, не соврал. Тот сейчас шел то ли на поиски пропавшего товарища, то ли за помощью, но стоило мне выйти из-за дома, как он сразу насторожился. Кроме двух идущих куда-то женщин, одна из которых вела за руку ребенка лет пяти, никого не было. Я придал себе растерянный вид, даже нарочито оглянулся по сторонам, а потом пошел к Леониду. Тот сразу замедлил шаг и резко сунул руку в карман пиджака.

«Боится. Нервничает».

Не доходя двух шагов, остановился, опять придал лицу растерянное выражение и негромко сказал:

– Товарищ, вы не из ЧК? Может, подскажете, где их можно найти? Товарищ Лаптев сказал идти сюда, но я человек не военный, поэтому растерялся и в спешке забыл точный адрес.

Чекист, видя растерянное лицо молодого парня, при этом слыша фамилию своего товарища, забыв об осторожности, доверчиво подошел ко мне.

– Ты где его видел?!

– Так там, – и я показал рукой себе за спину. – Он сказал, что следит за одним человеком. Еще он сказал, чтобы товарищ Варенец прислал ему подмогу.

Услышав фамилию старшего их группы, Леонид поверил мне окончательно и нетерпеливо сказал:

– Так что мы здесь стоим! Веди быстрее!

Спустя десять минут на одного сотрудника в Царицынской ЧК стало меньше.

Быстро подойдя к дому, я стукнул, действуя согласно полученной информации, четыре раза и стал ждать. Дверь открыли быстро, было видно, что люди в большом нетерпении ждали свежих новостей, а вместо этого дождались прихода подлого классового врага. Не успело тело чекиста сползти по стенке в сенях, как я, войдя в комнату, взял на мушку последнего сотрудника ЧК, сидевшего за столом. Это был мужчина лет пятидесяти, широкий в кости, с большим носом и прокуренными усами. Напротив него, на широкой металлической кровати, сидел наполовину раздетый и сильно избитый мужчина, осторожно поддерживая сломанную левую руку. Рядом с ним, на краешке кровати, примостилась бледная Надя. Только мы встретились с чекистом взглядами, как тот попытался схватить револьвер, лежащий перед ним на столе, но стоило мне чуть качнуть стволом кольта, сразу замер, с ненавистью глядя на меня. Мужчина, сидящий на кровати, бросив на меня испуганно-недоуменный взгляд, замер, не понимая, что происходит, но как только он увидел, как порывисто вскочила с места девушка, ее радостное лицо, то сразу посветлел лицом.

– Берите вещи и быстро на выход. Если не уеду, встретимся в условленном месте, – все это я сказал, не сводя ни глаз и ни ствола с замершего чекиста. Не успели затихнуть их шаги, как я подошел к столу, взял револьвер и кинул его на кровать, потом сделал шаг назад. Чекист медленно встал. Взгляд злой и тяжелый.

– Где мои товарищи?

– Где им и положено быть. В аду.

– Ты в Бога веришь, а я – в нашу пролетарскую ненависть, которая скоро сожжет вас, тварей, а ветер развеет пепел. Если я сейчас умру, то не зря, гнида ты белогвардейская. Знаешь, я семерых золотопогонников лично к стенке поставил. Все они молили меня, просили: не убивай. Последним был молоденький юнкер, так он прямо на коленях передо мной стоял, все пытался мои сапоги целовать, так ему не хотелось умирать. Ну, стреляй, паскуда, мать твою! Стреляй! Я на коленях перед тобой ползать не буду! Не жди!

– Зря ты так.

– Да что ты можешь, чистоплюй?! Белые перчатки. Храбрость напоказ. Честь имею, господа! Офицерская честь! Да кому она на хрен нужна! Ты даже не понимаешь, как все это смешно выглядит, белогвардейская крыса! Всех вас к стенке поставим! Всех, до единого! Ты…

«Насчет офицерской чести это ты зря сказал».

Больше не слушая его, я спрятал кольт сзади, за ремень. Не понимая, что я собираюсь делать, чекист сразу замолчал, затем бросил быстрый взгляд на лежащий на кровати револьвер, но наткнувшись глазами на мою ехидную усмешку, не сумел сдержать порыва клокотавшей в нем ярости и бросился на меня.

Перед тем как умереть, чекист еще несколько минут хрипел и дергался всем телом, не желая расставаться с жизнью. Когда его тело дернулось в агонии в последний раз и застыло, я наклонился и вытащил из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение. Внимательно прочитал, а затем кинул на пол, после чего вышел из дома.

Я понимал, что убийство четырех сотрудников ЧК вызовет целый ряд чрезвычайных мер со стороны властей. Мне сейчас было просто необходимо где-то найти приют на пару суток, причем не в гостинице, в которых проверять постояльцев будут в первую очередь, а в частном секторе, и избавиться от заплечного мешка, который выдавал во мне приезжего. Теперь идя по улице, я пытался вычислить человека, который своим внешним видом дал бы понять, что он тот, кто мне нужен. Быстро пересек большую площадь, от которой во все стороны тянулись улицы с телеграфными столбами, прошел между стоящим на ней кафедральным собором и гостиницей и углубился в район частных жилых домов. Людей на улицах было относительно мало, да и те куда-то спешили с деловым видом, зато видел парочку рабочих патрулей и отряд маршировавших с винтовками матросов. Я не знал, что на пристани Царицына сейчас стояли два корабля Волжской флотилии и несколько речных судов, приспособленных под военные нужды. Время уходило, а я все никак не мог найти нужный мне типаж. Дойдя до перекрестка, я увидел, что возле афишной тумбы собралась небольшая толпа. Уже хотел подойти, но стоило мне заметить подходивший к людям вооруженный патруль, как сразу перешел на другую сторону улицы. Только теперь мне стало понятно, что это не совсем улица, а нечто вроде бульвара, да и прохожих здесь было намного больше. К некоторому моему удивлению, кроме мужчин в фуражках со звездочками и женщин в красных косынках были видны котелки и шляпки с цветами. Хотя эти люди прогуливались, но было видно, что они шли настороженно, косясь с опаской на идущих пролетариев. Здесь не было разносчиков, расхваливавших свой товар, и мальчишек-газетчиков, зато вместо них то тут, то там стояли разбитные торговки и хмурые мужички, торговавшие семечками, табаком-самосадом и сушеной рыбой. Народ изредка останавливался, покупал и шел дальше. Я шел среди идущих горожан, пока не услышал интересной для себя фразы: