Дмитрий Силлов - Закон войны [litres]

Но поливать никого не пришлось. По ходу, на постах все были в курсе чего-то, неведомого нам, и, лишь глянув на номера грузовика, тут же экстренно поднимали шлагбаумы. И честь отдавали заодно, прям словно генералы какие едут. Ну и ладушки, ну и хорошо. Главное только, чтоб ходовая не отвалилась, так как Иван гнал не по-детски.

Ясное дело, такая лафа рано или поздно заканчивается. Рано или поздно фрицы поймут, что ценный грузовик угнали не свои, а не пойми кто. А потом еще и сопоставят данную инфу с темой насчет двух мотоциклистов, которых ищут за выпил некоторых несостоявшихся героев Третьего рейха.

И тогда начнется веселье…

Но пока оно не началось, Иван давил на педаль газа, порой успевая объезжать колдобины, а иногда и нет, и тогда грузовик сотрясался и стонал всеми своими стальными кишками, словно раненый олень. Но сержант, не обращая внимания, гнал машину на предельной скорости, которая медленно, но неотвратимо двигалась по воображаемой мною карте к точке, над которой буквами цвета крови была начертана надпись: «Чернобыль»…

Чем дальше мы продвигались на восток, тем страшнее становился окружающий пейзаж. Видимо, немцы уже поняли, что с «молниеносной войной» у них получается как-то не очень, и уже не тратили силы и средства на расчистку оккупированных территорий. То тут, то там возвышались кучи искореженного, закопченного металла, совсем недавно бывшие танками и пушками. Пару раз мы видели глубокие воронки от авиабомб, заполненные черной массой, которую никто не удосужился присыпать землей – трупы просто сваливали в эти воронки, обливали бензином и поджигали. Своих-то, наверно, они еще отправляли в Германию, так что понятно было, чьи это тела…

Когда же мы проехали покосившийся, пробитый несколькими пулями дорожный знак «Коростень», пейзаж вокруг стал просто ужасающим. Судя по всему, тут был неслабый советский укрепрайон, который довольно долго сдерживал наступление фашистов – и был взят сравнительно недавно очень дорогой ценой. Земля была истерзана траншеями, словно глубокими ранами, километры проволочных заграждений превратились в мешанину из колючего металла, земли и человеческой плоти. Особенно отпечаталась в памяти картина – чья-то рука, торчащая из огромного окровавленного клубка «колючки», спутанного взрывом в нераспутываемый ком…

А еще возле взорванного дота я увидел множество мертвых тел в советской форме, с которых домовитые немцы поснимали сапоги. Ясно. Врага, который слишком сильно сопротивляется, фашисты предпочитали в живых не оставлять. Себе дороже. Такие при любом удобном случае постараются перегрызть горло конвоиру, отобрать оружие и применить его по назначению. А судя по количеству сожженных немецких танков, это были именно такие солдаты.

– Вечная память героям, – прошептал я.

– Вечная память… – эхом отозвался сержант.

Еще примерно час мы тряслись по разбитому шоссе, пока не уткнулись в довольно-таки неплохо укрепленный блокпост, что лишний раз подтвердило мои догадки. Просто так городить столь серьезное укрепление никто не будет, тем более на уже оккупированной территории, а тут фрицы постарались на славу. Мешки с песком, пулеметные гнезда, наспех сколоченная из досок наблюдательная вышка. Перед укреплением – забор из колючей проволоки с воротами, обмотанными ею же. Плюс справа-слева от шоссе колышки торчат, на которых прибиты таблички с лаконичной надписью «Minen». Понятно. Это чтоб умники вроде нас не решили обогнуть укрепление, съехав с шоссе.

В который раз за последнее время я решил, что мы плотно влипли, и приготовился дорого продать свою жизнь, но Иван спокойно остановил грузовик перед воротами и негромко сказал:

– Думаю, обойдется.

Насчет этого у меня были серьезные сомнения, но я решил не дергаться, пока ситуация не станет совсем уж критической.

Из недр блокпоста вышел немец в офицерской форме – надеюсь, я когда-нибудь научусь разбираться в их знаках отличия. И в советских петлицах заодно, так как до введения погон оставалось еще около полутора лет, и что значат эти треугольники-квадратики-шпалы, я представлял весьма смутно.

Офицер шел быстро, почти бежал, что меня несколько удивило – куда это он так торопится? Подбежал, выдохнул, само собой, на немецком:

– Где остальные машины?

– Русский авианалет, застряли на шоссе, – отозвался Иван.

– Скоро будут?

– Не знаю. Мы сильно оторвались от них.

Офицер кинул на меня подозрительный взгляд, но я сидел с каменным лицом, как та хрестоматийная собака, которая почти все понимает, но сказать не может. Потому что если я открою рот и попытаюсь что-то пролаять на немецком, тут же меня фрицы в расход и пустят. И Ивана заодно.

Но немец до меня докапываться не стал, лишь спросил сержанта:

– Куда ехать, знаешь?

– Нет, – честно ответил тот. Но офицер не удивился – видимо, водителю и не нужно было это знать.

– Тут недалеко, – сказал он. – Проедете блокпост, впереди увидите поселок Вильча. В нем и располагается лагерь оберфюрера Карла Гебхарда. Груз должен принять лично он. Только помните – оберфюрер находится здесь неофициально, ни одна собака не должна знать о том, что он здесь, в России. Ясно?

Мы синхронно кивнули. Офицер дал отмашку, из блокпоста выскочили два автоматчика и распахнули створки ворот, меж которыми Иван и направил грузовик.

Когда мы отъехали с полкилометра, я задал вопрос, который меня мучил с тех самых пор, как я услышал от сержанта идеальную немецкую речь:

– Не скажешь где это ты так на языке оккупантов шпрехать научился?

Иван рассмеялся.

– Мой отец из поволжских немцев. В школе работал учителем немецкого и вдобавок был директором школы. Как думаешь, в таких условиях реально не выучить язык?

– Нереально, – покачал я головой.

– Когда я был в восьмом классе, родители развелись, – продолжил Иван. – Мать вышла замуж второй раз, так получилось скрыть мое происхождение, иначе б службы на границе мне не видать.

– Что так? – поинтересовался я.

Иван с недоумением посмотрел на меня.

– А ты точно не с Луны свалился, командир? Хоть в газетах об этом не особо пишут, но в твоем ведомстве должны знать, как нашего брата ограничивают по службе.

Я промямлил что-то невнятное. К моему стыду, эта тема про российских немцев как-то мимо меня прошла, хотя историю я в школе любил. И хоть рассказывал Иван гладко, я все равно не особо верил. Такой я вот недоверчивый, когда все слишком ровно стелется, – жизнь научила не доверять никому, а уж суперменам особенно. В зеркало иной раз глянешь и думаешь – не, с ним бы я в разведку не пошел. И вообще никуда б не пошел с тем, в зеркале, больно рожа у него подозрительно-криминальная. А когда такая морда еще и добродушно улыбается, как Иван сейчас, хочется или уйти подальше от греха, или по этой лыбе с локтя вмазать. Чисто чтоб не скалился, пытаясь влезть в доверие.