Дмитрий Силлов - Закон войны [litres]

Иван перехватил мой взгляд и щериться перестал.

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал он, сосредоточенно глядя на дорогу. – Но мы уже считай приехали туда, куда тебе нужно было. Так что ты постарайся просто молчать, остальное я беру на себя. А о наших делах мы позже поговорим. Если в живых останемся, конечно.

С этим трудно было не согласиться – тем более что в логово зверя мы уже влезли по самые пятки.

Я прекрасно помнил, что на топографических картах Вильча обозначалась как поселок городского типа. То есть село, которое типа город, но по факту до города недотягивает.

Оно и правда недотягивало. Вокруг – деревенские избы, и лишь в самом центре возвышалось добротное двухэтажное кирпичное здание за неслабым таким забором из колючей проволоки. По углам забора – брустверы из мешков с песком, из-за которых торчат пулеметные стволы. И на балкончиках второго этажа тоже пулеметы. Плюс перед забором два автоматчика замерли. Солидная охрана. Даже интересно, кого или что они тут стерегут.

Впрочем, наш грузовик пропустили без вопросов. Автоматчики растащили в стороны створки ворот, оплетенные колючей проволокой, и, когда мы проехали, затворили их обратно. Неприятное ощущение. Словно ты сам, по собственному желанию в пасть к крокодилу-гурману влез, а тот ее так аккуратненько прикрыл, вкус осознает перед тем, как начать жевать.

Иван тормознул грузовик, к которому сразу подбежали солдаты с двумя знакомыми молниями на петлицах и сноровисто принялись разгружать кузов, вытаскивая из него те самые длинные ящики. Правда, они тяжеловаты оказались, и офицер в эсэсовской форме, руководивший процессом, крикнул:

– Эй вы, в кабине! Выходите, надо помочь с разгрузкой.

– Зер гут, – негромко сказал я, возвращая автомат сержанту. Который, поморщившись, ответил:

– Ты только при немцах это с таким акцентом не скажи. Мне еще пожить охота.

– Яволь, – кивнул я, после чего Иван, скривившись как от зубной боли, вылез из кабины…

Судя по внешней охране, объект этот был мега-секретным – не зря ж фрицы так напрягались, организовывая его охрану. Но с уровнем допуска они просчитались.

Два солдата, пыхтя, пытались поднять ящик, спущенный из кузова на землю, но получалось это у них неважно. Тут подоспели мы, подхватили этот гроб с двух сторон – и дело пошло. Причем не только у немцев, но и у нас тоже.

Возле входа в дом стояли два немца-охранника, но мимо них мы прошли словно невидимки. Так и есть, кстати, – человека, выполняющего тяжелую работу, секьюрити обычно никогда не замечают…

Внутри первый этаж дома был похож на смесь научной лаборатории с пыточной. Громоздкие сборные стальные шкафы и столы, заставленные аппаратурой непонятного назначения, соседствовали с машинами устрашающе-средневекового вида, напоминающими о пытках инквизиции.

Между столами сновали люди в белых халатах – одни работали, другие записывали что-то в толстых блокнотах, больше напоминающих книги с кожаными переплетами. Причем работа у лаборантов была специфической.

На одном из металлических столов лежал голый парень лет двадцати пяти – руки-ноги прикручены к специальным стальным скобам, приваренным к столешнице, рот заткнут кляпом со шнурками, завязанными на затылке, чтоб его невозможно было выплюнуть. А два ублюдка в мясницких кожаных фартуках, надетых поверх белых халатов, деловито срезали с парня квадратные куски кожи, тут же вставляя на их место стальные пластины с отверстиями по краям – и пришивали те пластины к живому телу. Половина груди несчастного была уже покрыта теми пластинами, и я успел заметить, что кровь-то из парня не течет, хотя по идее должна была при такой-то операции. Похоже, фрицы-ученые что-то с ним сделали, пытаясь создать бронированного бойца с защитой, вживленной прямо в тело.

Еще одному подопытному, прикрученному ремнями к стальному креслу, фашистские врачи что-то делали с головой – взре́зали кожу по границе роста волос, сняли скальп, отпилили верхнюю часть черепа и сейчас копались в мозгах. И все это – на живую, так как глаза подопытного вот-вот должны были вылезти из орбит от нереальной боли…

Увы, я ничем не мог им помочь – в каждом углу зала стоял эсэсовец с автоматом в руках и рыбьими глазами в черепушке. Такие сначала стреляют в то, что им показалось подозрительным, и после – не думают. За них офицеры мозгами ворочают, а автоматчикам с зиг-рунами на петлицах это без надобности. Их не для этого сюда поставили.

А еще на стальной П-образной раме, вмонтированной в пол, висел молодой парень, которому мордатый мясник в фартуке поверх белого халата сосредоточенно вырезал скальпелем звезду на груди. Рядом с этим садистом стоял знакомый мне офицер – встречались в июне, еле ноги тогда унес из его лаборатории. Пришлось головой дернуть вниз, чтоб каска сползла на брови – вдруг узнает…

Но офицеру было не до этого. Он вел допрос, говоря на русском почти без акцента, в своей участливой манере:

– Молодой человек, поверьте, мне самому это неприятно. Давайте вы все расскажете, и покончим на этом.

Парень на раме с ненавистью посмотрел на эсэсовца и плюнул. Но за мгновение до этого садист в фартуке, оторвавшись от своего занятия, метко ударил парня в челюсть, и плевок не достиг цели.

– Полегче, Фридрих, – поморщившись, сказал офицер на немецком. – Вы так мне языка убьете раньше, чем я добуду необходимые сведения.

– Виноват, господин оберфюрер, – рявкнул мордатый. – Последний штрих остался, сейчас он все расскажет, поверьте.

И полоснул скальпелем, завершая рисунок звезды на груди несчастного. Тот скрипнул зубами от боли, но не издал ни звука.

Тем временем мы поставили ящик, и офицер, припахавший нас на эту работу, приказал распаковать принесенное.

– Быстро! Но только аккуратно!

Ну да, во всех армиях мира нормально отдавать приказы, взаимоисключающие друг друга, и у фрицев по ходу было то же самое. Но спорить никто не стал – один из подошедших типов в белом халате выдал нам небольшие гвоздодеры, и мы принялись за быструю, но аккуратную работу.

А мясник сбоку от нас перешел ко второй фазе дознания – подцепив скальпелем один из краев звезды, начал не спеша отдирать его от груди парня. У меня аж челюсть заныла, когда я представил, как это больно. Но парень, побледневший как полотно, молчал. А оберфюрер – по ходу, тот самый Карл Гебхард, о котором говорил офицер на въезде в Вильчу, – продолжал неторопливо говорить на русском:

– Понимаете, мне необходимо знать где находится вход в советские секретные подземелья. Это уже наша территория, мы его все равно найдем, так что это лишь вопрос времени. И если вы поможете нам его сэкономить, я в долгу не останусь. Могу предложить вам единовременную премию в пять тысяч рейхсмарок – а это очень неплохие деньги – и хорошую работу в Германии по специальности. Кем вы работали до войны?