Андрей Дай - Воробей, том 1

А договор с Мэйдзи, кстати, и взаправду был экстраординарным. В шестьдесят восьмом на островах состоялась так называемая - реставрация Мэйдзи, в ходе которой был ликвидирован сёгунат, и в стране было восстановлено прямое Императорское правление. Столица, следом за монаршей резиденцией и двором, переехала из Киото в Токио. И если бы не конституция, определяющая пределы самодержавной власти, император, почти как в древние времена, стал представлять собой высшую политическую и религиозную власть в Японии.

И первым межгосударственным документом, подписанным новым императором страны восходящего солнца, стал пакт с Российской империей. Да чего уж там! Япония вообще прежде ни с кем не подписывала никаких договоров. Западные страны просто не воспринимали восточные деспотии равными партнерами. Островное государство воспринималось всего лишь, как источник экзотических товаров. Шелка, пряностей, фарфора. Бывали времена, когда европейцы всерьез воевали за право торговли с Японией. Естественно мнение самого сёгуната никого не интересовало. Просто в один прекрасный момент в портах исчезли огромные португальские каракки, и появились грациозные голландские флейты.

По мне, так и этот, первый и, на тот момент – единственный международный пакт императора Мэйдзи, совершенно уж справедливым не назвать. Документ лишь подтверждал и без того давно свершившийся факт: Япония отныне владела всем Курильским архипелагом, а Россия – получало все права на Сахалин. Однако же, обставлено все было так, словно бы две Великие Державы, после ста лет соперничества, наконец-таки пришли к соглашению. Мнится мне, найдись у нас пара эскадр боевых кораблей, способных разогнать несколько пароходиков, которые японцы называли военным флотом, договор состоял бы совсем из других пунктов.

А вот я подписанному князем Горчаковым с нашей стороны, и адмиралом Эномото Какэаки со стороны Островов, был искренне рад. Верил, что рано или поздно, потихоньку строившаяся железная дорога упрется, наконец, в берег Великого Океана. А там до Хоккайдо рукой подать. И поедут на восток эшелоны с русскими товарами... Многомиллионный рынок сбыта и потенциальный союзник в борьбе за влияние на Дальнем Востоке. И если тон беседы с островным соседом не менять, так может статься, и трагического девятьсот пятого года не случиться. Никогда фанатиком или знатоком истории военного флота не был, но погибших в Цусимском сражении моряков было всем сердцем жаль.

В этом отношении, то, что полномочным послом японского императора выступал настоящий военно-морской адмирал, я посчитал хорошим знаком. Тем более такой прогрессивный, как Эномото Такэаки.

В возрасте двадцати шести лет будущий командующий флотом сёгуната, дабы обучиться премудростям военно-морского дела и ознакомиться с западными технологиями, был отправлен в Нидерланды. За пять лет Такэаки сумел не только выучиться на флотоводца, но и освоить английский и голландский языки. Что говорит о весьма гибком разуме этого примечательного человека. Европейские языки вообще трудно даются жителям Юго-Восточной Азии. Некоторые сочетания звуков в японском языке, к слову сказать, вообще отсутствуют. Однако, слушая практически правильную речь посланника, этого и сказать было нельзя.

На борту купленного в Голландии военного парохода, Эномото вернулся в Японию прямо накануне реставрации Мэйдзи, в шестьдесят седьмом. А уже в следующем году, после капитуляции Эдо силам союза Саттё, отказался сдаться, и увел подчиненные ему корабли – восемь пароходов - на Хоккайдо. Конечно же, это были самые современные, самые сильные суда всего военного флота сёгуната.

Прямо накануне Рождества на острове была провозглашена первая в Азии республика Эдзо, а адмирал Такэаки избран ее президентом. Однако уже в мае следующего года верные Мэйдзи войска вторглись на Хоккайдо и в битве за Хакодатэ разбили силы молодой республики. Остров вернулся под управление императора, а первый и последний президент Эдзо отправился в заключение.

Эномото Такэаки был помилован лишь в семьдесят втором. Новое правительство нуждалось в грамотных и инициативных специалистах. Путь от подозрительного и потенциально неблагонадежного морского офицера до вице-адмирала японского императорского флота Эномото проделал всего за два года. А на третий уже выступал полномочным посланником в Российской империи.

Такая вот удивительная Судьба у человека с совершенно заурядной внешностью. Таких вот «эномото», среди кавалерийских офицеров – гордая осанка и лихо закрученные усы - с татарскими корнями, через одного. Тем не менее, как и всякая иная экзотическая диковинка, японский адмирал пользовался неизменным успехом в салонах столицы. Но, как-то не всерьез, как мне казалось. Словно ряженый в мамелюка мальчик арап, или даже мартышка в искусно сшитом костюмчике пажа, вызывающий чувство умиления и удивления находчивостью хозяев. В головах наших вельмож даже самой мысли, что этот азиат в мундире морского офицера с незнакомыми наградами может быть действительным командиром нешуточной, по меркам Дальнего Востока, военной силы, появиться не могло. А уж о том, что всего тридцать лет спустя флот этой карикатурной империи может здорово наподдать военно-морским силам одной из Великих европейских держав, и подавно.

Благо меня, отягощенного послезнанием, этакое легкомысленное отношение к японскому послу не одолевало. Больше того, считал, что обеим нашим странам будет полезно сблизиться, насколько только возможно. И в свете потенциально возможных грядущих событий, и, что особенно важно – учитывая наличие обширных и мало заселенных владений Российской Империи на Американском континенте. В Японии же уже сейчас жуткое перенаселение, и наверняка найдется сотня тысяч семей, готовых переехать в богатый, но не особенно приветливый край. Со сменой подданства, конечно. Зачем нам на Аляске огромная толпа никак не контролируемых иностранцев?

В общем, у меня на дальневосточного соседа были обширные планы. Что вызывало вполне закономерный интерес к посланнику, который он как человек не глупый отлично видел. Особенно, когда мое, демонстративно серьезное, к адмиралу отношение так ярко контрастировало с мнением света.

Забавно, но при всей репутации фрондера и ниспровергателя основ, при всем относительно высоком положении в обществе, мне, тем не менее, не по чину было принимать японца у себя дома. Немца там, или какого-нибудь француза – всегда пожалуйста. Явление английского посла на пороге дома старого генерала Лерхе наделало бы изрядного шуму в свете, но и только. Австрияк, в силу некоторой недружественности, никуда не приглашался и сам никуда не ездил. Посланник молодой итальянской монархии вообще был чуть ли не душой светского общества Петербурга. А вот японец или, скажем, какой-нибудь принц полумифического Таиланда – табу.