Андрей Дай - Воробей, том 1

- В качестве управляющего центрального, столичного отделения наших с Надеждой Ивановной предприятий. И нашего с тобой Сибирского банка в том числе.

- Ооо! – округлил глаза Веня. – У меня нет слов, дружище! Неужто у меня появится возможность прикоснуться к делам таинственного и невероятного Лерхе?!

- Да, определенно появится, - засмеялся я. – Однако, ты даже не представляешь, какой трагедией для тебя это может обернуться!

- Герман, ты меня пугаешь!

- Оу! Мне удалось нагнать страхов на бравого гусарского полковника? А я лишь хотел сказать, что тебе нельзя будет обсуждать с кем-либо вне определенного круга, наши дела...

- Фух, - озабоченно блеснул глазами Асташев. – Это и взаправду станет трагедией...

И тут же засмеялся, разглядев во мне тревогу:

- Не беспокойся за это, мой друг. Хранить секреты – это первое чему научил меня отец. «Золото любит тишину» - не уставал говаривать он. Все-таки сведения о золотоносных участках иных и до смертоубийства доводили.

- И то верно, - расслабился я. – Все время, глядя на блестящего столичного жителя, забываю, что родом ты совсем из иных мест. Тем лучше. Тем лучше... Некоторые известия о наших будущих делах могут показаться тебе несколько...

- Только не говори – бесчестными. Отказываюсь верить, что первый советник Великого Императора Николая, может вести мошеннические дела.

- Нет-нет. Я всего лишь хотел сказать – предосудительными. Но о чем именно идет речь, я смогу сказать только после того, как ты дашь согласие на службу в моей компании.

- Пф-ф. Ответ очевиден, дружище! Конечно же, я согласен. Отказаться от шанса наполнить свою жизнь чем-то действительно важным? Чем-то, что может стать куда большим, чем служба в армии? Нет уж, увольте! Теперь, чтоб от меня избавиться, тебе придется меня убить.

- Отлично сказано, друг. Я запомню!

- Можешь даже записать. Я подпишусь. Коли того станешь с меня требовать, так и кровью. Только не томи. У меня все дрожит внутри от предвкушения. Расскажи, хотя бы нескольких словах, о направлениях дел, коими мне нужно будет заниматься.

- Ну, не всем, что войдет в столичное отделение, тебе придется заниматься лично. Я бы хотел, чтоб некоторыми из них заведовали специальные verwalter. Или, если будет угодно, назовем их Le gérant.

- А. Приказчики. Понял-понял.

- Пусть будут приказчики... Называй их как тебе удобно. Им ты передашь то, что уже налажено, что работает словно бы уже само по себе, не требуя неусыпного контроля и вмешательства. Иным же делам, тем, что только будут начаты, так же назначишь приказчиков, но следить за их работой станешь строго.

- Как ведается, - кивнул сын золотодобытчика.

- Кроме того, поскольку направления дел будут обширны и разнообразны, тебя станут консультировать знающие люди. Не стесняйся спрашивать, но и не углубляйся в суть. Твое дело организовать работы так, чтоб предприятие приносило прибыль и не высасывало последние соки из рабочего люда.

- Знаю-знаю, - отмахнулся Асташев. – Бывал в твоих рабочих поселках. Такого и в Европах не сыскать. Сказывают, люди в очередях стоят, чтоб к тебе на работу поступить.

- Приятно слышать, - искренне признался я. В прошлом году одно из поселений, образованное подле нового железоделательного завода, посетили братья Нобели. Комендант докладывал, что шведы выпытывали всяческие мелочи, удивляясь притом сущей обыденности, будто бы величайшему чуду. Мы с Наденькой не препятствовали таким вот экскурсиям. Вдруг, да до иных российских промышленников дойдет, что организованный быт рабочих прямо влияет на качество и производительность работ. Ну и создает некий ареал исключительности. Элитности, если хотите.

- Что же касаемо направлений... Я вот подготовил краткий список...

Эти несколько строк на листе бумаги уже сами по себе были коммерческой тайной. И попади они на глаза какому-нибудь бойкому газетному писаке, мне могло стать очень и очень худо. Вплоть до полного мною оставления государственной службы. Нужно ли объяснять, что ждал какой-либо реакции от скользящего взглядом по листу Асташева я с некоторым трепетом.

- Но это же... – прежде шумно выдохнув, выдал, наконец, сын золотопромышленника. – Это вот... Однако! Не ожидал! Признаться, и помыслить не мог, что ты, Герман Густавович, этакое-то вот...

- Тебя что-то смущает, мой друг? – с деланным безразличием в голосе, поинтересовался я.

- Смущает?! – вскричал Вениамин. – Смущает? Бог мой! Да я... Да мы...

Отставной гусар дрожащей рукой, проливая непокорную водку на сверкающую белизной скатерть, набулькал рюмку и тут же махнул ее в рот. А после, совершенно без паузы, и еще одну. И уставился на меня, даже не закусив ничем из расставленного на столе изобилия, словно удав на бандерлога.

- Обещай мне, Герман. Нет! Клянись! Честью своей клянись! Что после, когда все это... – Асташев кончиками пальцев постучал по растекающейся в водке чернильной кляксе, - откроется, то мое имя будет всюду рядом с твоим. Что для Истории, мы с тобой, ты и я, станем теми, кто совершил это. Кто отомстил. Кто вернул вековые долги этим... Кто заставил этих... заплатить!

- Гм... – пришлось прочистить горло, прежде чем я сумел хоть что-нибудь выговорить. – Признаться, в таком аспекте я этот, наш с тобой, план не рассматривал. Но, по сути, ты прав! В некотором роде, это действительно воздаяние. Месть тем, кто вытягивал из Отечества последние соки, пользуясь бедственным нашим положением...

- Именно! Именно что, Герман! Соки! Из Отечества! – почти уже кричал Веня, привлекая внимание прочей обедающей у Палкина публики. – Господь свидетель, Герман! Ты гений! Этак-то вот... просто. Хитро! Хитро и просто. И резко, как саблей...

- Ну-ну, - понизив голос, принялся я успокаивать друга. – Тише же! Ибо еще не время для суда Истории. Еще надобно множество дел совершить, прежде чем...

- Да-да, - смутился распалившийся гусар. – Конечно. Прости. Но и все же! Поклянись мне, Герман. Поклянись. Я знаю, ты человек чести, и не станешь обманывать меня в такой малости.

Конечно же, я поклялся. Потому, что приятно, черт возьми, когда тебя считают лучше, чем ты есть на самом деле. Потому, что тревога отпустила. Опасения, что экс-полковник бросит этот лист бумаги в лицо и уйдет, рассказывая на всех углах о моем коварстве и злокозненности. Ну и потому, наконец, что Асташев был мне нужен. Альтернативные кандидатуры нами с Наденькой обсуждались, и были признаны не годными. Восприми Вениамин эти мои планы несколько по иному, и пришлось бы все делать самому. Да еще изобретая по пути способы нейтрализации разошедшихся по столице слухов.

Слава Богу, все прошло как нельзя лучше.

Петербург стремительно пустел. С первых же чисел июня в столице и окрестностях установились совершеннейше африканские погоды. Душный, пышущий каким-то инфернальным жаром день сменялся настоящим тропическим вечерним ливнем. Быстро, впрочем, кончающимся, и переходящим во влажную, дрожащую испарениями, ночь. От рек и каналов откровенно уже воняло сыростью и нечистотами. В тенистых закоулках зацвел мох, и даже из трещин среди брусчатки дорожных мостовых стали пробиваться крошечные ростки. В парках же блестевшие от пота садовники безуспешно боролись с этой напастью – вдруг разбушевавшейся природой.