Егорлык - Боевой 1918 год 2

— Эвона как… Теперича я даже не удивлюсь, ежели у тебя и примусы окажутся…

Мне эти стенания бедного родственника поднадоели, поэтому и ответил соответственно:

— Само собой есть. И керосина, литров сто. Сам знаешь — в степи с дровами напряги, поэтому часто готовим на примусах.

Собеседник удивился:

— Не понял… На складах что ль получил? А нам там токмо кухни полевые всучить пытались…

Я хмыкнул:

— На складах мне тоже кухню втюхивали. А примуса… какие купили на отрядные деньги. Какие затрофеили у немцев. Керосин, так тот весь у фрицев умыкнули. Со всем остальным барахлом и снаряжением — так же. Ты же Сём, как не казак. В тылу у противника, находясь в рейде, нифига толкового не набрали. Ни патронов, ни оружия, ни ништяков. Видал я у твоих — то отрез ткани к седлу приторочен, то рулон кожи с дивана. А у одного так и вообще — мешок с походным офицерским немецким набором. Вот на хрена ему та же соусница нужна?

Буденный, в сердцах махнул рукой:

— Да знаю я. Просто не везло. Как-то так постоянно выходило, что у нас никаких трофеев взять толком не получалось. Токмо патроны тратили, да людей теряли. Ну и немчуру, само-собой, хорошо изничтожали. Что же касаемо ткани… Это тебе хорошо. У тебя матросики. Народ грамотный и понимающий. У меня тоже люди — золото, но ведь почти все из вчерашних батраков. Для него этот отрез бархата — богатство несусветное. Парень за него невесту себе выкупить сможет…

Удивившись, ответил:

— Не знал, что среди казаков настолько бедные есть…

Семен невесело хмыкнул:

— Казаков, из бедноты, у меня, хорошо ежели треть наберется. А остальные так же как и я — из иногородних…

— Да ну! Ты ж вроде из станицы? Да и рубака лихой. Полный Георгиевский бант имеешь. У меня и сомнений не было, что с казачьими корнями.

Усач фыркнул:

— Крестьянские у меня корни. Но вырос-то в станице, поэтому с казачками сблизился. Я их понимаю, они меня понимают. Сам себя казаком ощущаю. М-да… И ишшо понимаю, что покеда старшИну нынешнюю не разгоним да хребет сословным различиям промеж казаков и иногородних не заломаем, замириться у нас с ними не получится. Они ж за свои земли да льготы, зубами грызть станут…

В этот момент нас прервали и подскочивший казак (или, как выяснилось в свете последних сведений, может и не казак) позвал нас посмотреть на найденное.

Там уже стояли трое с лампами, поэтому был хорошо виден неровный ряд лежащих на земле людей. Человек десять. Буденный, спрыгнув с лошади походил, наклоняясь то к одному то к другому а потом, вернувшись, зло бросил:

— Вот так-то оно, паря… Энти казачки, сдались на милость победителя. А их попытали, сведения выбивая, да расстреляли. А мы тем сволочам, что у нас в руках были, лишь шкурку попортили!! Не-е-е Чур, ты как знаешь, а я теперича, токмо рубать стану. Негоже врагу милосердствовать, покуда он пленных штыками добивает. Негоже… Око за око, зуб за зуб!

Я лишь кивнул, понимая правоту командира Революционного конного отряда. Понимая, но не особо принимая. С другой стороны, может просто еще не настолько ожесточился, чтобы отдавать приказ резать пленных? Хотя, если приспичит… Ну да, вспоминая наших партизан в Великую Отечественную, подумалось, что основная масса народа, в мои времена, просто не задумывалось как там дело обстояло. Немцы (так же, как и сейчас) объявили их бандитами и вешали всех пойманных бойцов. Пытали и вешали. А как поступали партизаны с пленными? Вот, если просто подумать? Могу даже предложить варианты. Первый — допрашивали и расстреливали. Второй — допрашивали и помещали в отрядный передвижной лагерь военнопленных (разумеется, с соблюдением всех норм требований Красного Креста), таская их с собой пару лет, до соединения с Красной Армией. Третий — допрашивали и отправляли самолетами на Большую землю (хотя, надо сказать, что такие случаи с особо ценными «языками» и случались). Ну и четвертый — просто отпускали, по-отечески отшлепав.

И каков будет ответ? Вот так-то… Поэтому, пленных стрелять я хоть и не буду, но казачий способ «связывания», можно применять весьма широко. Хуже от этого точно не станет. Один хрен, при поимке нас повесят (кстати, эту тонкость надо обязательно довести до бойцов) а вот что касается войск на линии противостояния, то там будут действовать обычные правила ведения войны, и фрицы их не рискнут нарушать. Не потому, что настолько законопослушные, а потому что раненый или покалеченный военнопленный — это всегда гораздо больший геморрой чем здоровый сдавшийся боец.

А еще минут через пять, нашли первых из оставшихся в живых раненных. Батальонный Пилюлькин тут же начал их обихаживать. Потом ему принесли еще троих. Потом еще. В общей сложности, нашли восемь человек. Остальные одиннадцать, умерли до нашего приезда…

Народ хоть и сильно устал после долгого перехода, но все были несколько на взводе увидев, что немцы делали с их товарищами. Поэтому, при свете тех же керосиновых ламп комиссар провел митинг. В этот раз, даже я его поддержал в призывах не щадить врага. И от себя добавил сведения, полученные от летунов. В смысле о том, что нас в плен брать не будут. Порадовало, что бойцы на это отреагировали лишь мрачной решимостью. Ну а я, от себя, приказал освободившимся к этому времени медикам, задокументировать немецкое «обхождение» с пленными. Значит, они нас к бандитам причислили? Хорошо, а мы покажем какие фрицы гуманисты. Жаль, что фотоаппарата нет — в наших газетах статьи со снимками смотрелись бы нагляднее.

Ну а потом выставив часовых батальон отбился. Я же засиделся, разглядывая трофейную карту летчиков, при этом прикидывая наиболее оптимальный завтрашний маршрут. В любом случае, надо к воде выходить, так как лошади у нас и так на почти безводном пайке, а коняшки этого сильно не любят. И судя по карте, не особо далеко (я просто никак не мог привязаться к своему местонахождению) должно быть озеро.

Пока возился с картой ко мне подсел Буденный. Видно было, что его что-то распирает но усач пока не решается донести мысль. Поэтому в начале говорили лишь про завтрашние планы, а потом командир конного отряда решился:

— Чур, слухай, я тут с хлопцами погутарил… И понял, что уж больно лихо у тебя воевать получается. И батальон твой в прибытке, и бойцы сытые да целые. Трофеи, опять-таки настолько бохатые, шо ум за разум заходит. Как по старым временам, в Егориях меня бы уже догнал… А главное — удачлив ты.

Собеседник замолк, и я подбодрил:

— Так Семен… Это понятно. Непонятно только, к чему эти дифирамбы?

— Чё?

— Я говорю к чему ты это ведешь? Не просто ведь, похвалить хочешь?

И усач решился:

— У меня от отряда, семьдесят пять сабель осталось. Энто почти из двух сотен, шо в начале было. Германцев мы, конечно, покрошили знатно, но теперь нам только под переформирование идти. Либо вливаться в какую другую нашу часть… Да хучь к тому же Думенко, в первый конный полк. Он и командир справный, и рубака отчаянный.