Егорлык - Боевой 1918 год 2

А убедить получилось. Уже через час, часть «благородий», влилась в наш отряд. Говорю «часть», потому что шестеро из девяти офицеров (включая их командира с перевязанной рукой), решили искать счастья у Деникина. Ну и флаг им в руки. Оставили отколовшимся весь обоз (в смысле — лошадей с телегами) и прочее барахло. Ну а нам достался Нетребко с пацанами, их преподаватель и уже знакомые мне прапорщик с поручиком.

Новенькие считались на испытательном сроке, поэтому их пока не вливали ни в какое подразделение, а временно распихали по машинам, как придется. Но перед этим я имел беседу с Тарасом Григорьевичем. Пока свежеприбывшие крутили головами, наблюдая подготовку батальона к передислокации, отведя штабс-капитана в сторону, я спросил:

— Товарищ Нетребко, а ваши спутники, в курсе последней вашей должности? В смысле, насчет службы в отделении контрразведки?

Тот тонко улыбнулся:

— Они знают, что я служил в штабе восьмой армии. Офицером по особым поручениям. В принципе, для всех, за исключением малого количества осведомленного старшего офицерского состава, оно так и было. И это безумная случайность, наткнуться здесь на одного из этих «осведомленных»…

Кивнув, я только что руки не потер:

— Отлично! Тогда и мы не станем по этому поводу распространяться. Народ у меня горячий и так получилось, что к вашим коллегам относится с большим предубеждением. Просто они не понимают разницы между армейской контрразведкой на фронте и той же контрразведкой, к примеру, у Краснова. Вот и не будем лишний раз людей нервировать. А просто штабист, он и есть штабист. Тут никаких вопросов не возникнет.

Капитан поднял бровь:

— А как же те солдаты, которые слышали слова господина подполковника?

— Это мои ближники. И болтать не станут.

Тут я совершенно не кривил душой. Так получилось, что автоматчиками охраны, после некоторых пертурбаций, стали все те, кого я планировал использовать после войны. В смысле, которые в будущем, составят компанию, в погоне за сокровищами. А людей я туда отбирал, весьма тщательно и скрупулёзно. Поэтому, им вполне было достаточно моих слов, о нераспространении информации.

Ну а в дальнейшем, если Нетребко притрется и станет окончательно своим, я его предыдущую должность и озвучу. Долго таить подобное чревато (мало ли какие еще случайности произойдут?), а так, на одном из собраний, просто скажу, что у нас служит настоящая звезда военной контрразведки, о котором еще царские газеты писали. Правда, писали, не называя фамилии обозначив капитана просто буквой «Н». Что, мол, мы тут все ого-го и поэтому в батальон могут попасть лишь лучшие из лучших. Вот контрразведчик на своем поприще и был лучшим, типа нашего Михайловского. То есть, расскажу обязательно. Но не сейчас.

А потом мы, отошли в сторону километров на десять и занялись подготовкой к приему самолетов. Ну, что значит — подготовкой? Пока повара готовили еду, личный состав, стройными рядами, вооружившись лопатами (кому хватило) выбрав место поровнее, вытаптывая траву, ровнял бугорки и засыпал ямки на будущей ВПП. Грузовик с радистами и сопровождением я отправил почти сразу (они только сухпаем успели перекусить), так что часа через три, парни прибудут туда, где появится устойчивая связь с нашими промежуточными станциями. Дождутся времени вечернего сеанса и передадут сообщение. Сегодня, конечно, никого не ждем, так как пока послание дойдет до летунов, уже начнет темнеть. Вернее, пока они соберутся и долетят, начнет темнеть. А ведь нас еще найти надо будет. Так что все — завтра.

То, что нас найдут не сомневаюсь так как точка указана в квадрате на карте, а ориентироваться летуны будут исключительно по железной дороге. То есть, до моста, а уже потом от него, поворот в сторону на девяносто градусов и полет в степь до тех пор, пока мы их не услышим и не начнем пускать ракеты черного дыма. Сама взлетная полоса у нас обозначена не только вытоптанной травой и выровненной землей. Нет, под руководством специально выделенного для рейда представителя Качинской школы, на высоких шестах, были установлены полосатые конусы-ветроуказатели и приготовлена большая полотняная буква «Т». Установили, посмотрели, как обвисшие «колдуны» колышатся на слабом ветру, после чего, все опять сняли. А то мало ли кто тут летать сегодня будет (особенно после разгрома гайдамаков), так что не стоит привлекать внимание к месту стоянки батальона.

Ну а после, бойцы занялись приведением себя в порядок, а старший комсостав, взялся за тех бывших «запорожцев», что решили сменить масть. Таких набралось четырнадцать человек, включая, к моему удивлению и умудренного жизнью бунчужного. А на кого слова Лапина не подействовали, так и остались возле озера.

Комиссар, тогда, относительно них, какое-то время мялся, но потом отведя меня в сторону, решительно выдал:

— Вот только не считай меня за трепача, но я против расстрела пленных. Да — они предатели России. И как ты говоришь — «небратья». В бою бы, недрогнувшей рукой всех положил. А сейчас… вот, с души воротит. Тем более, что офицеров, которые к Деникину идут, мы отпустили. Как-то несправедливо выходит. Мне бы просто времени побольше, я бы и этих «самостийных» распропагандировал.

Он хотел еще что-то добавить, но я, просто кивнув, пихнул совестливого политвожака кулаком в плечо:

— Хороший ты мужик, Кузьма.

Ну и приказал связать пленных, уложив тех в теньке, возле кустов. Просто связать — веревками, а не «как Шамиль вязал». А уже перед отъездом, подойдя к ним, сказал:

— Слухайте сюда, панове. Вам сегодня бог помогал, изо всех сил. И сдается мне, что удачу свою, вы до самого донышка вычерпали. Поэтому просто совет — не надо опять брать оружие в руки. Просто идите домой. Это не так денежно, но точно живыми останетесь. Вы, конечно, парни все взрослые и можете меня не послушать, но тогда все закончится как для тех — ткнув пальцем в сторону, где лежала их рота, добавил — и хорошо если сразу наповал убьют. А то будете медленно промирать, руками дырку затыкая да в небо синее глядючи…

Голос, к середине речи, у меня при этом как-то странно завибрировал, отдаваясь щекоткой в верхней части черепушки, а пленные, глядя расширенными глазами, почему-то принялись истово кивать. Подивившись внезапно прорезавшемуся тембру и морщась от откуда-то появившегося запаха деревенского сортира, я повернулся чтобы идти к грузовику, но тут обратил внимание на застывшего Берга, стоявшего все это время за плечом:

— Эй, барон, ты чего застыл?

Тональность к этому времени стала нормальная, но Евгений почему-то размашисто перекрестившись и идя следом, тихо спросил:

— Чур Пеленович, что это было?

Ни хрена себе. Эк его торкнуло! Собрания батальона насчет ФИО еще не проводили, да и Берг себе никогда подобного не позволял, но вот сейчас что-то произошло. Именно во время моего обращения к пленным. Причем такое, что проняло даже невозмутимого Женьку. Да и у меня присутствовало какое-то необычное ощущение во время речи. Непонятно… Неужели, какой-то из подарочков Сатихаарли, неожиданно прорезался? Честно говоря, я и сам несколько охренел, но не подавая вида, буднично спросил: