Анатолий Логинов - Первый император. Эндшпиль

Но и в целом, надо признать, штабная работа Гаврилову нравилась все меньше и меньше. Бумаги, приказы, телеграммы, проекты приказов… и все чаще вспоминал Михаил шутку сотника, а по нынешним временам скорее всего как минимум подъесаула, а заодно флигель-адъютанта Государя, Бориса Михеева. Который очень любил на каком-нибудь пафосном приеме выпить залпом стопку «смирновской» и, осмотрев тяжелым взглядом гостей, довольно громко заявить: «Мне бы шашку и коня…». Шашку и коня, а лучше пулемет - и в бой, все чаще хотелось и Гаврилову. Слишком нынешняя штабная работа напоминала то самое министерство, из которого он ушел в войска. Те самые бумаги, «что правят Русью», валились на его стол и столы его сослуживцев словно снежный буран. Причем чем меньше было боев, тем больше становилось бумаг, отчего приходилось засиживаться за отписками порой до самой ночи. Сегодня их было поменьше, но тоже хватало. Таких, например, как срочный отчет о состоянии конского состава в обозных эскадронах за весь период боев и маршей. «Это мы подсунем нашему разлюбезному, чтоб ему икалось, чиновнику по хозяйственной части, милейшему господину Мельникову. Пусть вместо своих совместных с интендантом гешефтов сией канцелярией озаботятся, - обрадовался возможности досадить дивизионным гешефтмахерам Михаил. – Так, а это что?» - следующая телеграмма поразила его своим духом, не армейским, а скорее жандармским. Он даже не удержался и прочел ее вслух.

- В течение трех дней собрать и передать в штаб корпуса списки офицеров и нижних чинов, уроженцев Великого Княжества Финляндского и Привислянских губерний, а также проживавших в сих местностях, кои проходят службу в частях дивизии. Вносить как прибывших по мобилизации, так и охотников[3].

Отложив телеграмму в сторону, Гаврилов потянулся за портсигаром и спичками. Обычно он курил мало, тем более не любил дымить в помещении. Но сейчас ему просто срочно требовалось отвлечься на несколько минут, чтобы обдумать эту необычную для армейского делопроизводства бумагу. Михаил даже пожалел про себя, что Петр Александрович заболел и фактически вся штабная работа свалилась на него. Впрочем, иногда это было даже интересно. А эту телеграмму надо будет просто спихнуть Павлу Яковлевичу[4]. «Не все начальнику штаба только подготовленные мною документы подписывать, пусть головой и сам поработает» - ну не хотелось Гаврилову с этим непонятным документом самому работать. Пусть уж лучше начальство думает и указания потом дает. А то от жандармского пятна на репутации точно не отмоешься. Решив для себя этот вопрос, Михаил задумался о том, отчего же эти необычные списки потребовались. В результате пришел к неутешительному выводу, что «в верхах» опасаются волнений среди чухонцев и поляков. С возможным повторением случаев, бытовавших в тысяча восемьсот шестьдесят третьем, когда часть армейских офицеров перешла на сторону польских инсургентов. Учитывая сообщения разведки о создании австрийцами «Польского легиона» во главе с неким господином Пилсудским, предположения выглядели очень реалистично. Кроме того, у Михаила появилось подозрение, что их, кавалеристов, вместо фронта пошлют именно в Польшу. Гаврилов встал и подошел к висящей на стене австрийской карте, располагавшейся на этом месте с тех пор, когда вместо штаба в этом здании находилась обычная местная гимназия.

«Давить отправят, так сказать, внутреннего врага. Тем более, что при прорыве фронта, если учесть уже полученный за время боев опыт, кавалерия ничем пехоте помочь не может. А если посмотреть на карту, где сразу за занятыми австрийскими войсками позициями начинаются Карпаты, в которых кавалерию легко тормозили несколько рот с пулеметами… То вывод просто напрашивается, - отвернувшись от карты Михаил подошел к окну. И успел заметить приближающийся к зданию мотор (автомобиль). Пару таких, новых, только в прошлом году выпущенных «Руссо-Балтов» с двигателем в целых двадцать четыре лошадиных силы неделю назад передали в штаб корпуса. Теперь на одном из них ездили вестовые, при необходимости срочной доставки секретных бумаг. А второй, по предложению кого-то из штабных, переделывали в местных железнодорожных мастерских в блиндированную (бронированную) самоходную пулеметную точку. – Вот сейчас и узнаем, прав я или нет…»

Бумаги в привезенном вестовым пакете, который Гаврилов с нетерпением вскрыл, привели его в некоторое недоумение. С одной стороны, предписание рассчитать и подготовить приказы на перевозку дивизии из Тарнува в Ченстохов. Что вроде бы подтверждало его выводы. Но, с другой, еще требовалось подготовить дополнительно расчеты по перевозке почему-то в Глац или Ратибор в Германии. «Однако откуда возьмется столько вагонов и паровозов, если до сих пор их захвачено всего на один нормальный состав? С России привезут? Так и там таких практически нет, - запирая секретные документы, после регистрации их, в сейф, опять задумался Гаврилов. - Единственный реальный выход – получить из Германии… Тогда получается, что первое задание…, - Михаил инстинктивно оглянулся, словно опасаясь, что кто-то, стоящий за спиной, может подслушать его мысли. – Получается, что есть договоренность с германцами и нас перебросят на пассивный германо-австрийский фронт для того, чтобы мы ударили в тыл основным силам цесарцев. Красиво может получиться! – Михаил опять подошел к карте. – Высаживаемся в Ратиборе, а еще лучше - чуть дальше, прямо у границы и … вперед. Как сообщала разведка войск там ничтожно мало – и с германской и с цесарской стороны только пикеты из ополчения. Не хотят воевать австрийские немцы против германских. И наоборот… А мы сметаем это охранение быстрой атакой и выходим на Венгерскую равнину. Единственное препятствие – зима. Хотя в землях цесарцев она теплее? Переживем… Что австрийцы могут сделать в ответ? Бросить против нас резервы? Даже если перебросят – положение их войск в Галиции становится шатким и отход практически неизбежен. Очень красивая может получится комбинация. Тогда зачем второй, точнее первый вариант? Если подумать, если хорошенько подумать… то он получается на тот случай, если германцы не согласятся. Тогда мы просто высаживаемся у Славкова и пересаживаемся в российские составы. Вот такой вариант и посчитаем. Тем более, что писарь Славкин считает быстро, не зря у своего папаши счетоводом работал».

Повеселевший Михаил Пафнутьевич вызвал дежурного офицера, сдал ему кабинет и отправился в переделанный под конюшню сарай. Где его с нетерпением ожидала кобыла Зорька и откуда он собирался отправиться на квартиру, отдохнуть перед завтрашним трудным днем.

Северное (Немецкое) море. Январь 1910 г.