Василий Панфилов - Дипломная работа [СИ]

– … опознавать нечего, – доканчиваю за него, потухнув душой. Сидим молча, слышно даже жужжание мух в душном номере отеля, да перекличка чернокожей прислуги на улице.

На неудобном комковатом диване затекла нога, но…

… у меня странное состояние безразличия к удобствам, и какое-то болезненное стремление наказать себя за смерть Житкова.

– Совсем ничего? – интересуюсь на всякий случай, у Котяры, сидящего в кресле марионеткой с обрезанными нитками. Кукла человеческая… Не знаю, что уж там он испытывает, но с Борисом они дружили, и крепко.

– Восемь или девять пуль в голову, – мертвенным голосом ответил бывший хитрованец, глядя куда-то в угол незряче.

– Н-да… Африка во всей её красе, – мрачно констатирую я, и вновь хочется закурить – чтоб горло продрало, закружилась голова, и губы обожгло горьким никотиновым привкусом, – Оказывается, вооружённые граждане, готовые прийти на помощь, не всегда к месту.

– Сделаем всё… – начинает Иван, шевельнувшись.

– Не винись! – прерываю его, и встав, подхожу к окну, распахивая его на всю ширь. Сквозняк, ленивый как местные слуги, проникнув в комнату, лизнул меня в щёку и влажно пошевелил шторы, но не принёс облегчения.

– Нет тут твоей вины, – повторяю ещё раз, глядя в окно на тошнотворно-обыденную сценку колки дров для кухни, где мускулистый молодец не столько колол дрова, сколько играл мышцами обнажённого мускулистого торса перед жопастой молоденькой кухаркой в цветастом платке на курчавой голове, – Когда там тебя выбрали шерифом округа? Две недели? Ах три… Вот месяцев через шесть начнётся спрос не только за набеги чернокожих, но и за такие вот… а пока не винись.

Котяра несогласно дёргает шеей, но молчит. Он из породы самоедов, считающих себя в ответе за всё, что хоть краем их касается. Потому, собственно, и выбрали шерифом…

… ну и за уголовное прошлое, не без этого. Чудны дела Твои… но своя сермяжная Правда в этом есть. Котяра хитрованец, ан репутация у него человека честного, насколько это вообще возможно в таких скотских условиях.

Если уж на Хитровке не запачкался в человеческой подлости, то стало быть – порядочный до мозга костей. А что кухню уголовную изнутри знает, так это скорее в плюс! Видок [20] Видок – исторический персонаж из первой половины XIX столетия, беглый каторжник, ставший известным парижским сыщиком и легендой при жизни. российского разлива практически…

– Улики хоть собрали?

– Угум, – кивает Иван, немножечко оживая, – Владимир Алексеевич и этот врач, как его там… Каммелькранц.

– А… ну вдвоём ничего не упустят! – говорю скорее для Котяры, с его совершенно безбрежной верой в способности Владимира Алексеевича, – Есть какие-то улики? Предварительные данные?

– Улики… – Иван начал оживать, зашевелившись в кресле, – улик полно, а вот с данными погодим. Пазл этот пока не начали собирать, так што не буду строить предположений.

– И всё же? – не унимаюсь я.

– Нет уж! – отрезал друг, вконец очеловечиваясь, – Строить предположения на таком зыбком фундаменте непрофессионально! Думаешь, тебя хотели застрелить?

– Угу, – пожимаю плечами, – кого ж ещё?

– Ну… может, – кивнул шериф, – а может – Борю! Не думал о том? Они с Колей, как ни крути, а из крупнейших землевладельцев будут, да не только в Кантонах, но и во всём Южно-Африканском Союзе, смекаешь? Одно это – такая политика с географией выходит, што голова кругом!

– А политика? – жёсткий его палец пронзал воздух и само Пространство, – Кто лоббирует в Фолксрааде Кантонов интересы одесситов? Снова Житков с Корнейчуковым!

– Не только одесситов, – поправляю Котяру, – но… понял, не продолжай.

– Так-то! – сердито, но уже без прежней мертвенности, сказал Котяра, вытирая большим платком худое лицо, – Ох и погодка… А! Забыл ещё сказать! Мы пока выстраиваем, как её… диспозицию, но уже сейчас могу сказать, што рядышком в момент выстрела были оч-чень непростые люди! Смекаешь? Ну, сам вспомни, кто тогда вокруг трибуны крутился?

– Смекаю… – меня странным образом начало отпускать.

– Так-то! – он сердито глянул на меня и передразнил, – Ково ж ещё?! Да много ково, так вот! Студентов ежели убрать, так чуть не каждый второй… ну, сам вспомни! Послы, политики не из мелких, промышленники и торговцы! А Владимир Алексеевич с ево газетой? Мно-огим она поперёк горла встала!

– А ты… – Котяра снова достал платок и промокнул лицо, – Христом-Богом прошу, уезжай пока куда подальше!

– Ты сам говорил… – я хищно уставился на друга, – штоб я не звездился! Так што там такое…

– Никакое! – рявкнул шериф, – Я всех буду распихивать к херам, подальше отсюдова! Ясно?! Пока не поймём хотя бы направление, в котором копать надобно, будем считать, што охотятся за всеми!

– Эко… да не кипятись ты! – подымаю руки, – Прав ты, как есть прав! Если начнут крутиться Особо Важные Персоны, да со своим Особо Важным Мнением, то это не расследование будет, а профанация с проституцией.

– Не говоря о том, што ково-нибудь пристрелить могут, – закивал Иван, – в суматохе-то! А тогда – во!

Он провёл большим пальцем по горлу, как-то по-детски вывалив язык, и я вспомнил, что шерифу нашему от силы девятнадцать годочков…

– Угум… распихаться, говоришь? – я задумался, жестом попросив Котяру помолчать. Смерть Бориса стала тяжёлым ударом для меня, но нужно быть честным – более всего от её… противоестественной интимности. Особой дружбы меж нами не было, скорее приятельство и взаимная приязнь, так уж сложилось. Бывает.

– Распихаться… хм…

– Христом-Богом… – повторил Иван с нотками безнадёги, – знаю я тебя…

– Да нет… вырос уже, – невольно усмехаюсь я, – Бегать самолично с ружжом по Африке, пытаясь поймать супостата… нет, этого не будет. Я просто задумался, как себя… хм, с пользой распихать. Ладно, распихаюсь!

– Обещаешь? – с мольбой спросил Котяра.

– Обещаю, – и тут же уточняю, – не сразу! Сам должо́н понимать, мне одних только подписей поставить нужно не один десяток. Ну и прочее… как ни крути, а дня три надо, может четыре.

– Охрану дам, – после короткого раздумья властно сказал Иван, – и гляди… без побегушек с ружжом!

На аэродром я пришёл затемно, за полтора часа до рассвета. Проверив двигатели и обшивку, я зевал, цедя кофе из дарёной кружки, и ждал Фиру с тётей Песей, поглядывая на стоящий на углях кофейник.

Самодеятельная и самозваная наша охрана, составленная, кажется, сплошь из параноиков в стадии обострения, прочесала уже с собаками окрестности, и ныне бдит, готовясь стрелять на каждый шорох и пук…

… и последнее не шутка, а жизненный анекдот. Как шутил (сильно потом!) Моня Циммерман:

– «Сделал громкий пук, а после выстрела – ещё и как!»