Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

Жалость, та самая предательская жалость, что зачастую толкает людей на необдуманные, спонтанные поступки – приютить бездомного котенка, щенка или хуже того – ребенка, кольнула юношу в сердце.

«Ладно, я что-нибудь придумаю,» – нехотя пообещал Балаш.

***

Балаш маялся в очереди на досмотр уже три четверти часа. Стражники не торопились. Сейчас они осматривали плоские корзины с клубникой, которые селянка несла на торг. Как будто в них можно спрятать человека, туда и кошка то не поместится. Перед этим служаки долго и сосредоточенно рылись в телеге возмущенного фермера, везущего домой целый ворох гостинцев из города, выуживая из кучи добра то новую лопату, то узорчатую ткань жене на платье, а то и колоду неприличных картинок, что из-под полы предлагают купить сомнительные личности, шляющиеся по тавернам. Покрасневший, ровно помидор, застуканный за неприличным занятием на старости лет фермер быстро уехал под смех собравшейся толпы. Своей дотошностью и неторопливостью стражники зарабатывали изрядную мзду каждое утро от торопящихся на торг или по прочим делам горожан, не желающих понапрасну терять время. Наконец, подошла и очередь Балаша.

«Кто таков? Куда и по каким делам едешь?» – задал дежурный вопрос стражник – шумный грубиян по имени Гром (на редкость ему подходящем), кичившийся своими полномочиями, будто павлин роскошным хвостом, и получавший от всего происходящего очевидное удовольствие.

Второй – постарше и посерьёзней на вид, явно главный в этом тандеме, которого напарник уважительно кликал Макаром-большеногом, окинув взглядом абсолютно пустую, вкусно пахнущую новым деревом телегу юноши, которую тянула смирная, серая лошадка, заметно погрустнел. С этого и взять то было нечего.

«Ученик мастера Горада с Виноградной улицы. Отвожу заказчику готовую телегу,» – спокойно объяснил Балаш, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. Распластавшийся, будто лягушка, Ефим лежал между двойным дном телеги, словно начинка в слоеном пирожке, не имея возможности даже пальцем пошевелить, и мечтал только о том, чтобы не чихнуть. Балаш прикрыл его досками и наживил их на один гвоздь, дабы быстрее снять.

Обойдя для порядка вокруг телеги и зачем-то постучав сапогами по колесам, стражники пожали плечами и, переглянувшись, скомандовали долгожданное: «Проезжай.»

Не торопясь, Балаш потянул за собой послушную лошадку и покинул пределы города. И, пока телега не затерялась в окружающих город садах, старался не ускорять шаг. Отъехав на безопасное расстояние, он свернул глубоко в сады и принялся быстро вытаскивать гвозди. Ефим выбрался из заточения слегка посиневший, больше напоминая мертвеца с погребального костра. Он дышал полной грудью, и никак не мог надышаться.

«Думал все, конец мне,» – сказал Ефим немного погодя. – «Ну парень, я теперь твой должник на всю жизнь. Все, что хочешь сделаю, только скажи.»

«Я скажу. Исчезни, Ефим. Больше не показывайся на глаза ни мне, ни Умиле. Знать тебя не хочу. Ты понял?» – взяв его за грудки, угрожающе произнес Балаш.

«Да понял я, понял. Чего уж так сердито,» – пробубнил себе под нос Ефим.

Не обращая больше на него внимания, Балаш приладил доски обратно и покатил, объезжая город, чтобы вернуться назад через другие ворота.

Ефим же растворился в садах и надолго исчез.

Со временем суета в городе улеглась. Мертвые были сожжены и забыты, пепел погребальных костров удобрил землю. Живые погоревал или сделали вид, или не затруднились даже этим и продолжили жить дальше. Пекари пекли хлеб, зубодеры драли зубы, стражники обливались потом, стоя у ворот в полуденный зной, рыбаки, как водится, травили байки о величине улова, а Домиар замышлял.

Замыслы его были величаво-грандиозны, честолюбивы и рискованны. И грозили, ни много, ни мало, разрушить существующий миропорядок. Мысли его свободно устремлялись за пределы Радужных гор, парили над неведомыми землями за ними, подобно остроглазому орлу, выискивая несметные сокровища: самоцветы, золотые жилы, железные руды. Людям давно было тесно на полуострове, рано или поздно они должны были вырваться на простор, словно пробка из бутылки шипучего вина.

После первого столкновения людей и йоргов стало ясно, что хоть они и внушают ужас своим чудовищным обликом, их можно пленить и убить. А при наличии таких союзников, как островитяне, обладающие секретом взрывного порошка, предприятие приобретало вполне реальные черты. Дело оставалось за малым – убедить потенциальных союзников.

Идомей решительно расхаживал по комнате, потирая мочку хрящеватого уха. Эта привычка сформировалась у него ещё в детстве и помогала успокоиться при сильном волнении. Солнце уже село и огоньки многочисленных свечей колыхались вслед его движениям, норовя, того и гляди, погаснуть от стремительности последних. Все в Идомее выдавало человека действия: порывистость движений, резкость жестов, немногочисленность и ёмкость речей, умение запоминать и держать в своей лысой, круглой, блестящей голове огромное количество информации и извлекать её на свет Божий при необходимости, жонглируя, будто уличный фокусник яблоками. Он помнил цены на зерно и мясо десятилетней давности, имена домочадцев мелкого судебного чиновника, родословную каждого влиятельного городского семейства, вместимость каждого судна в порту и размер уплаченных за прошлый сезон пошлин всеми капитанами. Воистину, не голова, а целая библиотека.

Дело, задуманное им сейчас, было прежде немыслимо и оттого пугающе. Поэтому и действий требовало решительных, без сантиментов и неуместной жалости. Если все получится, результат оправдает любые средства. Идомей долго ждал подходящего случая. Затеянная Мизой и иноземным правителем Домиаром экспедиция за тамошние Радужные горы – предел человеческого мира, сулила немало благоприятных возможностей для осуществления задуманного. Слухи об огромных, свирепых чудовищах, обитающих в горах, были как нельзя более кстати. А главное – расстояние. Пусть все произойдет как можно дальше от дома, так подозрений будет меньше, а, если повезет, то и вовсе никаких.

Да, Идомей не зря был избран верховным служителем Единого Бога. Может веры в нем и недоставало, зато ума и предприимчивости в достижении цели было не занимать. А цели он видел правильные – могущество и процветание общины единобожников, распространенное на весь остров, а позже, может быть и за его пределы.

В дверь робко и подобострастно постучали. Не поднимающий глаз слуга с поклоном ввел в покои Идомея его племянника – Фаруха. Идомей преобразился: ласковая улыбка на лице (и не скажешь, что притворная), родственные объятия. Хозяин усадил гостя за стол и потребовал принести вина, хотя сам никогда не пил, ибо вино туманило рассудок и расслабляло.