Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

Изломанная бровь Мизы удивленно приподнялась: «А дочь?»

«Дочь – моя. Моё единственное, бесценное сокровище. А он – Гимруз, знал обо мне?» – впервые произнес имя потерянного сына Домиар.

«Нет. Мой отец отдал его в богатую семью сразу после рождения. Он не рос со мной,» – пояснила Миза.

Домиар понимающе кивнул головой. Сейчас они были всего лишь двумя сгорбленными стариками, вспоминающими былое и уже не ждущими ничего от жизни.

«Почему ты решила, что я знал о Гимрузе?»

Толстый, постоянно мучаемый отдышкой хозяин таверны окинул проницательным взглядом свое хозяйство: парочка юнцов, старающихся пустить пыль в глаза своим таким же юным, смешливым подружкам, семейство фермеров, степенно проедающих и пропивающих заработанное на торге, понурый забулдыга из постоянных клиентов с потрепанной пачкой рисовальных принадлежностей под мышкой, грустными глазами осматривающий зал и ищущий, за чей бы счет сегодня выпить, да еще пара-тройка не хлопотных клиентов. Все спокойно. Анри заправлял таверной уже лет двадцать и с первого взгляда мог отличить посетителя, от которого можно ждать неприятностей: безденежного, драчуна или скандалиста. С такими он обычно разбирался сам, не зовя стражу. Благо габариты позволяли задавить авторитетом любого из них.

Последние три дня в городе царила небывалая суета: стражники и личные слуги правителя обшаривали каждый закуток, обнюхивали каждый уголок, осматривали каждую подворотню. Какого страшного преступника искали неизвестно. Но, по слухам, досконально проверяли всех, покидающих город, даже в бочках с нечистотами шурудили длинными палками, а вдруг злодей там схоронился.

Анри кивнул жене, и та без слов поняла, что таверну он оставляет на неё, а сам пойдет кормить кур, коих они держали в загоне на заднем дворе и резали по мере необходимости. Открыв узкую калитку, Анри бочком протиснулся в неё, поджимая живот, и направился к большой, деревянной лохани, куда обычно высыпал корм для кур: очистки от овощей, обрезки и остатки еды с тарелок посетителей. Заинтересованные содержимым ведра у него в руке глупые куры стайкой потянулись за мужчиной. Дойдя до цели, Анри озадаченно хмыкнул. Лохань была занята. Высунув наружу грязные пятки в ней сладко посапывал какой-то тип. Хозяин таверны внимательно присмотрелся. О, как! Да это ж старый знакомый.

«Ефим,» – бесцеремонно пнул спящего Анри. – «Ты чего тут валяешься? Никак, перебрал?»

Застигнутый врасплох Ефим сел и в ужасе закрутил головой по сторонам, одновременно прикладывая палец к губам: «Тсс, тихо.»

«Ты что прячешься? Погоди, так это тебя третий день по всему городу ищут?» – осенило толстяка. – «Ну дела. И что ты натворил?»

«А,» – горестно и красноречиво махнул рукой Ефим. – «Так не перестали ещё искать?»

«Нет,» – уверил его Анри. – «Шерстят так, что и блоха не проскочит.»

«Эх, ёжики сушеные. Пропадаю я, брат.»

«Ты то? Да ни в жизнь не поверю. Ты, как скользкая ящерица, из любого дерьма вынырнешь,» – утешил Ефима собеседник.

«Не подмогнешь? Мне бы только из города выбраться, а дальше я сам,» – жалобно попросил пройдоха.

«Нет, брат, крутись сам, как хочешь. Мне отношения портить с правителем не с руки. До утра можешь тут пересидеть, а потом уходи,» – словно потеряв интерес к собеседнику, сказал Анри. Он вывалил ведро с отходами в лохань и не спеша удалился. Анри всегда держал свой внушительный, покрытый сеточкой красных сосудов и украшенный выдающейся, густо поросшей седыми волосами родинкой нос по ветру. Ефим порылся в куче отбросов, отталкивая бестолково наседающих кур, выудил недоеденную лепешку и впился в нее зубами.

Новость о смерти Азара распространилась в городе молниеносно, словно пожар в степи. Этому немало поспособствовали слуги. Когда они, наконец, после долгого затишья решились сунуться в беседку, то обнаружили двух сломленных жизнью стариков. Голова правителя лежала на плече женщины, а плечи сотрясались от рыданий. Она нежно гладила его по голове, целуя в седой висок. Два безжизненных тела лежали у их ног. Сложив два и два, горожане поняли, что в городе разыскивают, скорее всего, убийцу Азара.

Балаш был ошеломлен смертью Азара. С одной стороны, тот был хладнокровным убийцей, и жалеть о нем не стоило. Но, с другой стороны, однажды Балаш спас ему жизнь, выловив из реки, а такое не забывается. Просидев три недели взаперти в доме старухи Будур, молодые люди махнули рукой на опасность и стали просто жить. И вовремя. До них уже никому не было дела. Умила разводила цветы, пока ставший уже заметным животик ей не мешал, а Балаш нанялся к мастеру Гораду, делавшему возки и телеги. Наука была нелегкой, со множеством тонкостей. Впрочем, как и любая другая. Но природный ум и смекалка всегда выручали юношу. Жизнь потихоньку становилась именно такой, о какой он долгое время мечтал: в кои то веки они ни от кого не бежали и не прятались, их не ловили, не пленили и не грозили смертью. Любимая была рядом, а скоро появится и ребенок. Даже старуха Будур, кажется, сменила гнев на милость, видя, как счастлива внучка.

Идиллия рухнула в один момент. Неприятность бесшумно вползла в их дом ночью, словно таракан с улицы, даже Будур не заприметила как. Пока не споткнулась утром о чьи-то немытые ноги, высовывающиеся из-под стола. Ухватившись за них покрепче, она, не сильно напрягаясь, вытянула на свет взъерошенного мужичонку и, наступив ему на грудь своей монументальной ножищей, чтобы не дергался, стала пристально рассматривать.

«Никак, Ефим,» – оповестила она проснувшихся от шума домочадцев. – «Ты откуда взялся, паршивец?» Таких проходимцев, как сегодняшний незваный гость, Будур на дух не переносила, а потому была сурова, словно заимодавец к проштрафившемуся должнику.

«В окошко влез,» – немедленно покаялся тот.

«Хм,» – хмыкнула старуха. – «И чего надо?»

«Помощи бы мне,» – робко проблеял Ефим. – «Подмогнул бы ты мне, парень. Мне бы только из города убраться, а дальше я сам.»

Последняя фраза предназначалась Балашу.

«Ефим, прятаться нет нужды. Нас давно никто не ищет,» – уверил гостя Балаш.

«Так это Вас, а меня очень даже ищут. Весь город на ушах стоит,» – горестно вздохнул Ефим.

«Так это ты убил Азара? Почему?»

«Нет, нет. Вы чего? Ну, может, маленько поспособствовал,» – сознался он. – «Знать бы, что так получится, слова бы никому не сказал.»

«Гони его в шею, паршивца,» – мудро посоветовала старуха. – «Он и маму родную продаст, не моргнув глазом, а уж тебя – как пить дать.»

Ефим сидел на полу, будто голодная, побитая, уличная собачонка, которая с замиранием сердца смотрит на равнодушных к её участи прохожих в поисках сочувствия и жалости, и робкой надеждой на помощь, но в душе понимает, что не получит ничего, кроме лишнего пинка, и подыхать ей сегодня в подворотне от голода и побоев. Надежда в его глазах постепенно сменялась отчаянием.