Дикий Носок - Изгнание [litres самиздат]

Зато это хорошо знал Домиар. Суденышко, на котором они с Самирой и ребенком бежали с острова, подальше от разгневанного мужа было куда как крепче украденной Маруфом рыбацкой лодки, имея даже небольшой парус. Ловко маневрируя, они подобрали собрата по несчастью, подивившись, насколько его история похожа на их злоключения и предложив отправиться с ними за море. Дух авантюризма у человека всегда крепчает, если дома ему того и гляди начнут поджаривать зад на сковородке. Терять путешественникам было нечего, и они отравились навстречу приключениям.

Но оказалось, что это только читать о приключениях увлекательно и интересно, когда устроишься на диване с мягкими подушками, кружкой горячего молока и корзинкой сдобного печенья. Переживать самому – другое дело. Жара, жажда, слезящиеся глаза, потрескавшиеся губы, волдыри на коже от солнечных ожогов, протухшая, болотного цвета на вид и на вкус вода, постоянно хныкающий ребенок, копящееся раздражение и перепалки между мужчинами, грозящие перерасти в потасовки, от которых их удерживали лишь остатки благоразумия.

Грести было бесполезно. Течение, словно бурная река, несло их вдоль далекого берега. И куда-нибудь несомненно вынесло бы, не случись злополучного шторма. Подобного ужаса и бессилия Маруф не чувствовал больше никогда в жизни: ни до, ни после. После того, как сломалась матча, мгновенно унеся с собой в бушующее море и загодя сложенный парус, Маруф свернулся на дне лодки вокруг её обломков и стал ждать смерти. Суденышко прыгало вверх и падало вниз, кружилось, будто детский волчок, вода заливалась и выливалась, почти потерявший рассудок молодой человек бился о борта, а смерть все не приходила. Он не обращал внимания, а может и не слышал, на крики Домиара, одной рукой вычерпывающего воду, а другой – придерживающего Самиру с ребенком. Он не видел, как смыло за борт Самиру. Домиару не хватило сил удержать их обоих, только сына. После чего и он бросил сопротивление, пытаясь лишь не дать ребенку вывалиться за борт. Только каким-то чудом суденышко не развалилось на части, закончив этим нашу историю, но даже принесло путешественников к берегу столь близкому, что, позабыв о сварах, мужчины принялись дружно грести руками и, совершенно обессилев, добрались-таки до долгожданного берега.

Маруф с трудом разлепил воспаленные веки и перевернулся на спину. Все тело невыносимо болело. Похоже, он отключился сразу, как выбрался на сушу. Сколько же он проспал? Неважно. Он жив. Жив. Маруф сел. Светало. Море плескалось в двадцати шагах: ласковое и обманчиво безмятежное. Свирепое чудовище, прикинувшееся домашним котенком. Домиар и малыш лежали неподалеку. Маруф долго смотрел на спящих. Внезапно Домиар дернулся во сне и резко открыл глаза, будто животное, почувствовавшее опасность. Мужчины смотрели друг на друга, словно два злобных хорька. Домиар тяжело поднялся и вплотную подошел к Маруфу, ткнув его в грудь пальцем: «Это все ты. Все из-за тебя. Трус».

Слово обожгло, словно удар хлыста. Нестерпимо.

«Самира погибла из-за тебя, жалкая мокрица,» – распалялся Домиар. – «Ты должен был вычерпывать воду, бесхребетная тварь».

Он наступал, толкая Маруфа в грудь и начиная кричать. Единственный раз Маруф проявил трусость и совсем не хотел, чтобы ему об этом напоминали. А Домиар – единственный

свидетель его малодушия. Маруф размахнулся и ударил противника в лицо. Тот от неожиданности упал, но тут же подскочил и с разбега воткнулся головой ему в живот. Мужчины упали на землю и покатились кубарем, остервенело убивая друг друга. Боль потери, отчаяние, злость и ненависть сплелись в клубок. Выжить мог только один. Победила ненависть.

Маруф отполз от бездыханного противника назад на четвереньках и утер рукой окровавленный рот. В пылу схватки он потерял единственную ценную вещь, что у него была – перстень, который намеревался продать, обустраиваясь на новом месте. Но даже не заметил этого. Совсем рядом на земле сидел мальчонка и молча, широко открытыми глазами смотрел на него.

Что заставило его взять мальчишку с собой, а не бросить подыхать на песчаном берегу: угрызения совести или остатки человечности, проснувшаяся жалость или намерение извлечь какую-то пользу? Как бы то ни было, до ближайшей рыбацкой деревушки они добрались вместе.

Чем только не занимался Маруф, сменивший имя и обосновавшийся в городе, в последующие годы: воровал лошадей (дело рискованное, поймают – убьют), торговал разбавленным вином (занятие проще пареной репы, но, если переусердствуешь – набьют морду), сбывал краденый скарб к своей немалой выгоде и прочее. Занятия криминальные, но доходные. Так и сколотил некоторый капитал.

По настоящему счастливым случаем стало для него знакомство с будущей матерью Кениши. Женщины, независимо от сословия, семейного положения, возраста и достатка, всегда тянулись к нему, как мотыльки на свет горящего светильника. Обжигались и разочарованно разлетались в стороны, а иной раз и сгорали. Не способный на глубокое, сильное чувство Маруф пользовался тем, что само шло в руки, не привязываясь ни к одной из них. Очередная потерявшая голову обожательница оказалась дочерью столь состоятельных родителей, что пренебрегать ей не стоило. Судьба мошенника совершила головокружительный кульбит, и, женившись на девушке, он разом превратился из мелкого жулика в известного, состоятельного горожанина с легким налетом респектабельности на свином рыле.

Известность и сыграла с ним злую шутку. Пьянствуя, по старой привычке, в таверне с дружками Маруф увидел призрака, чье имя он носил уже несколько лет.

«Это ты,» – бросился к нему заросший, оборванный мужик, в котором с трудом можно было узнать Домиара. – «Где мой сын? Что ты с ним сделал?»

«Проспись, друг,» – мгновенно сориентировавшись, обратил все в шутку Маруф и бросил призраку монетку. – «И опохмелись за мой счет.»

Но призрак не исчез, дожидаясь Маруфа за углом таверны на свою беду.

«Извини, но нам обоим в этом городе не жить,» – без долгих разговоров воткнул ему под ребро нож Маруф, бросив тело там же. – «Надеюсь, теперь ты точно сдох.»

В остальном жизнь была прекрасна. Маруф с азартом охотничьей собаки принялся добиваться единственного, чего у него ещё не было – власти. И преуспел.

Миза застыла, не в силах пошевелиться. Она не могла поднять руку или закрыть рот, болезненный спазм сковал её горло, когда она попыталась вздохнуть. Только глаза жили своей жизнью: смотрели, смотрели и не могли насмотреться. Уж не обманывают ли они её? Маруф? Это правда он? Миза пережила его исчезновение, потерю единственной любви и даже смерть. Пережила, оплакала и смогла жить дальше.