Владимир Панин - Сталинградская метель [litres]

Когда к Петрову прибыло присланное комдивом подкрепление вместе с встревоженным известием о попытке немцев прорваться из окружения генералом армии Жуковым, все было уже кончено. Понеся сильные потери, немцы отступили от Синявино.

Настроенный благодаря стараниям комдива резко отрицательно в отношении неуживчивого комполка, генерал Жуков собрался по своему крутому нраву устроить Петрову сокрушительный разнос. Он подобно вихрю ворвался на НП, но, увидев заваленные трупами немецких солдат противника подступы к позициям полка, моментально отошел.

– Знатно положили, – деловито оценил генерал открывшуюся перед ним картину. – Молодцы! Где остатки противника?

– Отошли в рощу, товарищ генерал армии, – доложил Жукову Петров. – Мною уже высланы разведчики с корректировщиком огня, чтобы прицельным огнем добить и уничтожить остатки войск противника.

– Молодец, подполковник, лихо управляешься. Вижу, что враг здесь точно не пройдет. А мне тут такого наговорили, что хоть вешайся, – генерал выразительно крякнул и повел шеей, после чего решительно направился к телефону.

– Говорит генерал армии Жуков! – властно громыхнул посланец Москвы. – Нахожусь на Синявинских позициях и ответственно заявляю, что попытка врага вырваться из кольца окружения провалилась… Да, враг разбит, понес большие потери и отброшен прочь. Сейчас ведутся действия по его окончательному уничтожению… Да, большие потери, не меньше двух тысяч человек, а то и больше. Считать трудно, так все усеяно.

Услышав подобную оценку потерь противника, Петров с сомнением покачал головой, но Жуков властно махнул рукой. Мол, чего их басурман жалеть, и точка.

В трубке тем временем сказали что-то приятное генералу, и тот с приятной ноткой удивления произнес:

– Да? Не ожидал. Спасибо за приятную весть. Вернусь, обязательно отметим. Хорошо, – взгляд генерала задержался на Петрове, – да, вот ещё что. Считаю необходимым отметить командира полка, отстоявшего Синявино.

Жуков требовательно посмотрел в сторону Петрова, и тот моментально подсказал ему свою фамилию и звание.

– Подполковника Петрова. Да, именно подполковника Петрова. Готовьте на него представление к ордену Кутузова 3-й степени. Заслужил.

Посланник Ставки небрежно бросил трубку на рычаг и веселым голосом объявил Петрову:

– Вот такие дела, подполковник. Тебе орден, а мне звание маршала Советского Союза.

– От всей души поздравляю вас, Георгий Константинович. Вы первый маршал на этой войне, – фраза звучала несколько двойственно, но каждый понял её так, как хотел понимать. Жуков остался доволен словами Петрова и приказал помощнику достать из портфеля бутылку коньяка.

– За победу! – коротко произнес новоиспеченный маршал, неторопливо выпил благородный напиток и, царским жестом оставив недопитый коньяк Петрову, покинул НП.

Около недели ушло на уничтожение «шлиссельбургского мешка». Несмотря на отчаянные попытки, немцам так и не удалось соединиться с рвущимся им навстречу генералом Линдеманом.

Оказавшись в безвыходном положении, генерал Хюнтер покончил жизнь самоубийством, а вот комендант Шлиссельбурга генерал Рейнгард не последовал его примеру. Сказавшись смертельно больным, он покинул осажденную крепость на связном одномоторном самолете, приказав генералам Эмилио и Тужману до конца исполнять свой долг перед фюрером и рейхом, и те его выполнили по-своему.

Собрав все имеющиеся силы, они покинули Шлиссельбург и двинулись по льду Ладожского озера, намереваясь выйти к позициям финнов на его северном берегу. Знаменитая «Дорога жизни» к этому времени перестала существовать, и единственное, что могло сделать советское командование – перебросить в Ваганово и Кабону несколько артиллерийских батарей. Вместе с поднятой в воздух авиацией они попытались уничтожить отступающего врага, но тут в дело вмешались высшие силы. Разыгравшаяся метель скрыла от глаз советских воинов неприятеля, отдав его судьбу на суд Господа Бога, и тот довольно своеобразно его сотворил.

Южане испанцы оказались более выносливыми к условиям русского холода, чем северяне хорваты. Восемнадцать человек вместе с генералом Эмилио, потерявшим от обморожения обе ноги, вышли в расположение финских войск, тогда как из хорватов не спасся никто. Все они погибли от холода, занесенные снегом, проклиная поглавника Анте Павелича, отправившего их воевать в Россию.

Ещё не все колонны пленных немцев начали свое движение от берегов Волги в глубь матушки России. Ещё победители не закончили свои допросы фельдмаршала Паулюса и его генералов, а войска, задействованные в разгроме окруженного врага, уже двигались на запад, к берегам Дона. Теперь там решалась судьба всего южного фланга Восточного фронта, и положение в этом раскладе немецких войск было далеко не блестящим.

И дело тут было не в малом количестве войск, что противостояли армиям Ватутина и Еременко, и не в опасном положении на их флангах, где находились румынские и итальянские части и соединения, чья боеспособность была притчей во языцех. Главное преткновение фельдмаршала Манштейна находилось в Берлине и называлось Адольфом Гитлером.

Главнокомандующий ОКХ только и занимался тем, что вставлял палки в колеса командующего группой армий «Дон». Он так и не дал согласия на оставление Паулюсом крепости Сталинград, а потом до последнего тянул с отдачей приказа об отступлении с Кавказа 1-й танковой армии группы армий «А».

Подобная фанатичная несговорчивость фюрера не была обусловлена ослиным упрямством или непониманием положения дел на фронте. Гитлер прекрасно все понимал, но главная беда была в том, что Манштейн мыслил как стратег и тактик, а фюрер – как политик. Для него отказаться от всех достижений летней кампании было просто немыслимым делом. Получалось, что десятки тысяч жизней немецких солдат были зазря положены на алтарь победы, а огромные материальные ресурсы были бездумно потрачены впустую.

Такого финала летней кампании 1942 года политик Гитлер не мог себе позволить и, прекрасно понимая отчаянное положение немецких войск на юге России, всячески старался свести вынужденные потери к минимуму.

Итогом противостояния фюрера и Манштейна стала телеграмма фельдмаршала, посланная Гитлеру в последних числах декабря. В ней Манштейн убедительно просил дать приказ об отступлении хотя бы левому флангу группы армий «А» в лице 1-й танковой армии генерала Макензена с целью прикрытия Ростова от рвущихся к нему советских войск под командованием генерала Еременко.

Сам текст телеграммы фельдмаршала имел откровенно ультимативный тон, за которым виднелась последующая просьба об отставке, но при всем при этом она имела в себе элемент разумного компромисса.