Андрей Шопперт - Колхозное строительство [СИ]

Самоцветы вырубают.

В общем, тяжкий горный труд,

Если сказки те не врут.

Младший гном в княжну влюбился,

Чуть рассудка не лишился.

А у Пушкина в неё втюрился парнишка —

Младший егеришка.

Аналогии кругом.

В этом месте, али в том:

Яблочко княжна съедает,

И почти, что умирает.

Лесники её хватают,

И в хрустальный гроб ховают,

На цепях между столбов.

Семь здоровых этих лбов.

Точно так же как и гномы.

Да, сюжеты тут знакомы.

Плагиатом пахнет тут.

Во! Блин, классики дают!

Вот ведь Пушкин — сукин сын,

Сбегал, значит, в магазин,

Закупил про гномов книжку,

И пополнить, чтоб кубышку,

Заменил трудяг конями

С псами, ну, и с егерями.

И пришёл за гонораром,

Деньги получил задаром,

И ведь как спешил чудак,

Даже склеил кое-как,

Свой сюжет про лесников.

Так чуть-чуть, для дураков.

Ну, откуда в чаще грот?

Всё в лесу наоборот!

Есть осины, есть берёзы,

Тут Есенин бы про слёзы,

Начал кружево плести,

Пятером не разгрести.

Я ж скажу: В лесу есть ёлки,

Совы, зайцы, даже волки,

А с пещерами там туго.

В чём же Пушкина заслуга?

Знаю, знаю! Он бродяга,

Ох, и хитрый же деляга,

Перенёс на Русь сюжет.

Нет. Опять же винегрет.

Царь Салтан, батыр Руслан,

Где ж увидел он славян?

А ещё есть князь Гвидон,

Что прислал нам всем поклон.

Девушку зовут Наина,

Почему не просто Зина?

Знать писал он про татар.

Жаль, что этот Пушкин стар.

Я б ему сказал: Сергеич,

Ты ведь, брат, не Челубеич.

Нам к Мамаю на поклон

Бегать нынче не резон.

Ты пиши про Русь святую,

А не то тебя я вздую.

Ладно, Пушкина прочёл,

И ошибки все учёл,

Старшего сего собрата,

Чуть не ляпнул — плагиата.

И пора свою писать,

А то дети лягут спать,

Не дождавшись приключенья.

Значит к чёрту все ученья.

И начнём мы помолясь…

Ехал как-то лесом князь.

Стояла тишина. Никто не хлопал. "Это провал, — подумал Штирлиц".

— А дальше. Давайте немедленно дальше, — первая опомнилась дочь наркома финансов.

— Да, Пётр Миронович, к чему эти театральные паузы, продолжайте. Начало лихое, — поддержал женщину Никита Михалков.

— К сожалению, я не помню всю сказку наизусть. А текста с собой нет. Я начну сбиваться и испорчу всё впечатление, — развёл руками Пётр и демонстративно отошёл от окна.

— Это нечестно, такую интригу закрутили. Ничего подобного не слышал, — теперь только похлопал в ладоши Чуковский, — Непременно переправьте мне рукопись, если там и дальше так не тривиально, то я всеми силами буду добиваться публикации.

— Дед, Петру Мироновичу не нужна помощь. Я не знаю, как он это делает, но я сама была свидетелем, как он сначала отчитал, как нашкодившего ребёнка Фурцеву, а потом заставил её исполнять свои требования. Причём от некоторых требований у меня волосы дыбом вставали, — поднялась из-за стола Люша и встала перед Петром, закрывая его грудью.

— Однако. Не поделитесь умением, Пётр Миронович. За такой талант можно и душу отдать, — это недоверчиво впилась глазами в дочь Лидия Корнеевна, — Такой бы талант ещё и Александру Исаевичу.

— Александру Исаевичу нужен доктор, а не талант. К несчастью талант у него есть, — Пётр вдруг решил попытаться оторвать от сонма помощников Солженицына эту женщину. Может если выбить из-под него парочку таких подпорок, то главный враг этой страны рухнет. И не под обломками страны будет похоронен, а в безвестности в процветающей державе.

— Он болен. Вы его видели? — ох как подскочила.

— Лидия Корнеевна, а вы знаете, что такое некрофилия?

— Нет. "Некро", это что-то с покойниками связано? — поморщилась правозащитница.

— Пётр Миронович, тут ведь дамы. Как вам не стыдно! — вмешалась Калинина. Ну, да, уж криминалист этот термин должен знать.

— Извините. Хорошо. Подойдём с противоположной стороны. Вопрос ко всем. Как вы считаете, какую пользу, и какой вред принёс Дон Кихот? Не роман. А вот представьте, что такой рыцарь существовал, и всё что написано в романе, он сделал на самом деле. Так какую пользу, с неё начнём? — Штелле обвёл всех взглядом. Сидят насупившись. Ага, идейного врага в нём признали.

— Он вселял в людей веру в добро, в возможность справедливости, — бросилась грудью на амбразуру дочь патриарха.

— И каким же эпизодом? Ещё раз, мы не книгу обсуждаем, а конкретные действия. Даже не поступки, а действия.

— Так ведь нельзя, — набычился и Чуковский.

— Давайте я вам чуть помогу. Сколько детей было у семейства Менделеевых?

— Я читала, что Дмитрий Иванович был семнадцатым ребёнком, — точно, ведь Люша химик.

— Вот, живёт себе мельник на севере Испании и у него любимая жена, семнадцать детей и одна старая мельница. Еле скрипит. А денег на ремонт нет. То неурожай, то конкурент демпингует.

— Что делает? — опять вскинулась Калинина, думая, о запретной некрофилии.

— Снижает цены, чтобы разорить конкурента. Так вот, еле-еле перебивается мельник. И тут Дон Кихот врезается в его мельницу и ломает крылья своим копьём. Всё, починить развалюху не на что. А ведь есть просят семнадцать детей, измученная огромным количеством родов жена, старые родители мельника и двое рабочих из соседней нищей деревушки. Младшие дети умирают от голода. Старики умирают. Старшие дочери идут в проститутки в соседний город. Старшие сыновья, бросив учёбу, кто в наёмные рабочие, кто в попрошайки. Сам хозяин, потеряв семью, заперся в старой, разрушенной благородным борцом за счастье обездоленных, мельнице и сжёг и её и себя. А двое наёмных рабочих пошли в бандиты и убили ни в чём неповинную семью, которая через их деревню перебиралась в город на заработки. Фамилия семьи была Ибаррури Гомес. Это были предки Долорес. И естественно она не родилась. Новоявленных разбойников схватили и повесили, а их дети умерли с голоду. Рассказать, про другие подвиги благородного борца?

— По крайне мере, ясно, как Пётр Миронович заставил под свою дудку петь Фурцеву, — хмыкнул Чуковский.

— И что же, проходить мимо несправедливости? — с горящими глазами вскинулась Лидия Корнеевна.

— Вы меня не слушали, уважаемая Лидия Корнеевна. Я сейчас рассказывал о том, что нельзя брать на себя право судить справедливость это или нет. А вдруг вы даёте ещё большее копьё в руки этого рыцаря. Вдруг с его помощью он разрушит не одну мельницу, а все мельницы в этой провинции и тысячи человек умрут от голода. А потом историки через сотню лет будут искать виновника развала Испании на множество воюющих между собой провинций. Виновника миллиона смертей.

— А что же делать? — это Люша.

— Давайте вернёмся к личности гражданина Солженицына. Первое. Он в своём "Архипелаге" сам признаётся, что являлся стукачом на зоне. И даже упоминает, что у чекистов проходил под псевдонимом "Ветров". Давайте пока не будем судить Александра Исаевича. Вдруг он сдавал тех людей, которые, как, например, убийцы Столыпина, на самом деле вредили нашему Государству. Отметим только, что люди получили дополнительные срока и даже смертные приговоры. Просто — "стукач", а хороший или плохой, оставим за скобками. Второе. Архипелаг Гулаг, если прочитать книгу Юлия Марголина "ПУТЕШЕСТВИЙ В СТРАНУ ЗЭ-КА", которую автор издал в Париже в 1946 году, после возвращения из Сталинских лагерей, где он находился с 1939 по 1945 год, кажется чем-то знакомым и вторичным. Возникнет множество вопросов к Александру Исаевичу. Самый первый, кто ему дал прочитать не изданную в нашей стране книгу. Не органы ли? Зачем? Чтобы вокруг "Ветрова" начали кучковаться правдоискатели. Так их легче выявить и легко контролировать. Почему Писатель может свободно разъезжать по стране и издаваться в самиздате? Легко. Ещё не все бабочки слетелись на огонь чёрной свечи некроманта. Но все имеющиеся уже на крючке. Лично для меня, человек, который заявлял о нашей Великой Победе над фашизмом примерно следующее: "какая разница, кто победил: сняли бы портрет с усами и повесили портрет с усиками, всего и делов-то" — неприемлем. Это враг. А если враг ещё, какой ни какой, талант имеет, то это ведь совсем плохо. Конечно же, у нас были репрессии. И, конечно же, среди нескольких миллионов пострадавших были невинные люди. И среди здесь присутствующих их большинство. Давайте, однако, обратимся к личностям обличителей Сталина. Хрущёв сам утопил в крови Украину. Весь его доклад на 22 съезде это просто борьба за власть. Нужно было утопить конкурентов и обелить себя. А остальные, те с кем он потом расправился. И их подписи стоят под тысячами приговоров. Как там у Грибоедова: "А судьи кто"? А теперь про Солженицына. А судья кто? Нормировщик в лагере, стукач, провокатор. Озлобленный крысёныш. Как там у него фамилия — Солженицын? Это от слова "Солгал". Бог сам шельму пометил. Вот покинул он лагеря и сразу стал великим писателем? Бывает такое. Много вы видели начинающих авторов, владеющих языком, так как господин Ветров. Талант. Удивительный талант. А у меня есть сведения, что в Степлаге в Экибастузе хранится несколько папок написанных на друзей и недругов доносов. Вот, где научился владеть словом светоч словесности. Тысячи страниц пасквилей. Десятки исковерканных с его помощью жизней. Встретил бы вашего кумира, кости бы переломал. Убить, к сожалению, не дадут, где-то рядом находится агент КГБ, который его охраняет.