Александр Афанасьев - Золото партии

Два народа, когда-то рука об руку праздновавших общие праздники, и плечом к плечу встречавшие общего врага – теперь смотрели друг на друга через прицелы. Хотя – вряд ли людей и с той и с другой стороны можно было в полной мере считать представителями своих народов. Иначе – они бы не встречались тайно, как воры.

– Я полковник Шульгин, – сказал человек в маске. – Вы помните меня?

Обмениваемый с украинской стороны кивнул.

– Где мы с вами встречались в последний раз?

– В Ильичевске.

– Це Черноморск, – возмутился бандеровец. – Немае ниякого Илличевска.

– Закрой рот, – посоветовал полковник, – пока можешь. Что вы у меня тогда попросили?

– Катер. Скоростной катер.

– Кого мы упоминали в разговоре? Из истории?

– Шульгина. Депутата Шульгина

Полковник Шульгин толкнул обмениваемого правосека-снайпера с российской стороны навстречу побратимам.

– Забирайте.

Сентябрь 2020 года. Крым, Россия. Санаторий Министерства обороны РФ

В отпуск Музыкант всегда ходил в одно и то же время года – в сентябре. И все время, пока себя помнил – отдыхал в Крыму. Даже когда он был украинским. Даже когда свирепствовал коронавирус и было совсем не до отдыха. Летом он не любил отдыхать, потому что не любил жару. Просто не выносил ее. Может, это было связано с тем, что в детстве родители постоянно отдыхали летом, ездили на юг и брали его с собой. Жара, толпы народа на пляже – все это отложилось в памяти. Кроме того, Музыкант не любил отдыхать там, где много народа. Толпа выводила его из себя, внушала постоянное чувство опасности. Как и действующий президент России, толпу он боялся и ненавидел.

Если действующий президент России в первый раз столкнулся с агрессивной толпой в Дрездене – тогда он один, с автоматом остановил две тысячи немцев, пришедших громить дрезденское представительство КГБ, – то Музыкант узнал что такое агрессивная толпа в Прибалтике, где он начинал свою карьеру. После окончания Минской школы КГБ его отправили в Литву. Там, в Вильнюсе, он начинал свою карьеру под руководством мудрого и опытного наставника, полковника Станислава Ковальского. Ковальский, поляк, работавший в КГБ, был представителем одного из шести народов, которые считали Вильнюс своим – литовцы, поляки, евреи, русские, немцы, белорусы. Сильнее всего литовцев ненавидели именно поляки, вильнюсские поляки ненавидели русских меньше, чем другие поляки, потому что считали русских не врагами, а пособниками врагов, которым литовцы задуривают голову. Именно Ковальский научил тогда еще неопытного русского паренька, как распознать врага в писателе, в музыканте, в инженере, как бороться с националистическим подпольем и разлагать его изнутри, как организовывать провокации и сталкивать национально-ориентированное меньшинство с равнодушным большинством, как искать и вербовать стукачей в националистической среде. Полковник Ковальский был один из тех немногих, кто работал не для галочки, кто искренне любил свою работу и искренне ненавидел своих врагов – литовских националистов. Русских он тоже ненавидел, но меньше. Они бы победили, если бы не предал Горбачев.

Там, в Вильнюсе, Музыкант увидел то особое состояние, которое время от времени овладевает массами… некое чувство… общности, которое сложно описать словами, и которое не может держаться долго – но если оно есть, народ может свернуть горы. Он видел, как люди жгли партбилеты, как ходили на митинги, как стояли в живых цепях. Их не было большинство… но это было то самое меньшинство, которое благодаря спаянности и горящей, как факел, вере сметет любое большинство.

Полковник Ковальский покончил с собой в начале девяносто первого… Музыкант был одним из тех, кто выламывал дверь в его кабинет. Он читал и его предсмертную записку… полторы страницы горьких истин, обвинений русских не в том, что они раздавили Польшу – а в трусости, слабости, глупости, нераспорядительности и отсутствии всякого национального чувства. В конце письма полковник Ковальский предупреждал, что если русские не проснутся, то страну они потеряют к девяносто третьему. Ошибся он, как показала история, ненамного. И в меньшую сторону…

Это письмо Музыкант и сейчас мог воспроизвести наизусть, слово в слово. Оно стало последним уроком, который учитель дал своему ученику. И ученик урок усвоил.

Конечно, Музыкант не был виновен в самоубийстве Ковальского – но в КГБ понимали, что работать здесь молодой специалист вряд ли сможет и перевели его в Ленинград. Это была поздняя весна девяносто первого…

А уже в девяносто третьем – Музыкант оказался во Владикавказе. Потом – в Грозном.

Быстро выделился он в Первую чеченскую. Первоначальные провалы были обусловлены, в том числе и тем, что в Чечне пришлось воевать советским людям, советским офицерам, с глубоко советским менталитетом – интернационализм, помощь слабым, и так далее. Многие офицеры просто не могли поверить, что их готовы убивать, и им придется убивать – пока не попадали в плен или оставались в сгоревшей БМП на одной из грозненских улиц. Музыкант был скорее поляком в своих действиях, чем русским – представителем небольшого, угнетенного, вынужденного выживать под чужой властью – и потому готового на все народа. Он не испытывал никаких иллюзий с самого начала и не испытывал к чеченцам ни капли жалости – потому-то и был предельно эффективен. За время войны – он дважды получил очередное звание, а его фамилия не раз упоминалась в кабинете директора ФСБ.

Мало кто знает, что Россия могла выиграть Первую чеченскую даже в девяносто шестом. После того штурма Грозного и начала переговоров – только чудо уберегло чеченских лидеров от смерти. Всех чеченских лидеров. Музыкант уже договорился с группой азербайджанских боевиков – беженцев из Карабаха. За деньги и российские паспорта для них самих и членов их семей – они согласились поставить рядом с бывшей школой в одном из горных сел, где должна была проходить общечеченская Шура – грузовик с двумя тоннами взрывчатки в кузове. Азербайджанцам на чеченцев было плевать, а деньги и паспорта были нелишними. Погибли бы все, но… операцию остановили в самый последний момент – генерал Лебедь постарался. Музыкант потом жалел – сейчас он просто бы довел все до конца самостоятельно, не спрашивая никого.

Вторую чеченскую он встретил уже в чине подполковника, а операция по ликвидации Басаева много лет спустя – стала его финалом работы на ФСБ, его эффектным эндшпилем. Это был высший пилотаж – снабжать боевиков взрывчаткой через продажного прапорщика – чтобы в нужный момент подсунуть нужному человеку адскую машину.

Ранее он привлек внимание невысокого, неприметного человека, ставшего хозяином Кремля. Этот человек – уважал не слова, и не принципы – а дела. И тех, кто мог их делать. Музыкант был в высшей степени эффективным оперативником, у него не было провалов по его вине, он был изощренным манипулятором и опытным агентуристом. Таких людей было мало – и потому Музыкант получил новое назначение – в Совет безопасности, а потом в его параллельный аналог, который занимался отстаиванием интересов России на мировой арене полулегальными и нелегальными методами. Таких структур не было даже в СССР.