Лидия Бормотова - Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира

– Она думала, что я стану, как она, чаукен. Всегда сыта, хорошо одета, устроена… А так… – она махнула рукой, – кому я нужна?

– А теперь?

– Теперь она отстанет! – радостно объявила Фатима. – Ведь я ношу ребёнка.

– А потом?

– Потом буду его растить и ждать Алима.

Опа! Такого поворота волхв не ожидал.

– Думаешь, он снова приедет?

Фатима наклонилась поближе и прошептала, словно доверяла страшную тайну:

– Он обещал вернуться ко мне.

Баюр вздохнул:

– Поднимайся. Пора ехать.

Выбравшись из ущелья, волхв пустил коня вдоль реки, где были хоть какие-то кусты и щётки камышей, чтобы не так привлекать к себе внимание. На дорогах уже появились люди. Пока немногочисленные. В основном те, кто спешил на базар – продать или купить. Он надеялся попасть в город не через подкоп Фатимы, однажды открывший ему нелегальный выход, а через тот проход, который обнаружили околачивающиеся здесь туркмены. Теперь он был в полном его распоряжении. К тому же ничего не имел против конного лазутчика.

Воспользоваться кратчайшей дорогой, узкими проулками и щелями нечего было и мечтать: с ними был Дос. Его не оставили у стены, а взяли с собой, чтобы нагрузить вещами, но вели в поводу, сами же шли рядом. Больше всего Баюр опасался встретить знакомых, которых за почти полугодовое житьё в городе накопилось немало. Удивление, каверзные вопросы, а за ними, как водится, всевозможные слухи, имеющие не только быстрые крылья, но и способность расти в геометрической прогрессии. В крайнем случае можно прикрыться конём. Так что ответственная роль ширмы отводилась Досу.

До улицы Джанкуче добрались без приключений. Случайные встречные, по счастью, были незнакомыми, но и им путники старались глаза не мозолить. А здесь и вовсе было тихо и безлюдно. Оно и понятно, народ кучковался главным образом на центральных улицах, базарных. Баюр толкнул незапертую дверь. В Кашгаре замков не знали, воровство тут, как правило, не водилось. Их встретил Звонок, залившийся сначала заполошным лаем, но быстро признал и завилял хвостом.

Непривычно пусто было в доме. Не суетился радующийся гостю Кочкар, не сыпал ехидными шуточками Чокан. Волхв остановился посреди брошенного жилища, не зная, что ему делать. Фатима хозяйственно шныряла из комнаты в комнату, собирая то, что намеревалась взять с собой. Она потянулась к потолку за лампой, которую поручик то ли забыл, то ли намеренно оставил на память. Баюр помог отцепить её и бережно упаковал в подставленный мешок. Вещичек набралось немало – два объёмных баула: Чокан баловал жену и на наряды не скупился.

Звонок, ставший совсем взрослым псом, тёрся о колени волхва, привычные со щенячьей поры, пёстрой трёхцветной шкурой, напрашивался на ласку. Друг хозяйки сел на корточки, гладил его довольно щурящуюся морду. А с этим что делать? Бросить одного в пустом доме жалко. Как ещё примет вернувшийся домовладелец? Вести к Зульфие – опять же время дорого, да и можно нарваться на нежелательных знакомых. Сомнения оборвала Фатима, словно угадав его мысли:

– Звонка заберём с собой. Пусть бежит за нами. В деревне ему будет хорошо.

***

Добирались до Устун-Артыша в два раза дольше, чем планировал Баюр. Но не потому что ехали окольными тропами, а не наезженной дорогой, где всегда полно людей. Кроме ночного привала, приходилось спешиваться днём и давать отлежаться Фатиме. В пути её мутило всё чаще. Волхв думал, что её растрясло в седле, но она опровергла предположение:

– Я привычная верхом. На коне езжу хорошо.

– Тебе сколько лет? – до сих пор он как-то не задавался этим вопросом, а теперь, глядя на худенькое личико, усомнился в её взрослости.

– Семнадцать, а что?

– Ну-у… – от сердца немного отлегло. Он боялся, что меньше. На востоке девочек отдают замуж рано, чуть не в двенадцать лет. Он бы таких сластолюбцев удавил голыми руками. В Европе это расценивалось как растление малолетних, а здесь, видишь ли, законный брак. – Понятно, почему ты так много успела: вынянчить братишек, излазить окрестные горы с их пещерами, освоить верховую езду… Даже замуж сходить! – волхв рассмеялся, чтоб подбодрить девчонку, заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

Радовался путешествию один Звонок. После замкнутой жизни в четырёх стенах мир для него распахнулся в своей необъятности, и пёс с завидным рвением нарезал огромные круги вокруг осторожно идущего Доса со скоростью гончей на охоте, взявшей след. Возле любимой хозяйки, прикорнувшей на земле для отдыха, он останавливался, тоже ложился, вытянув лапы, но ненадолго, а лишь для того, чтобы лизнуть что подвернётся – руку, щёку – благодарно (или сочувственно?), и снова уносился для неутомимого исследования территории.

Деревню увидели издали. Она выделалась на голой равнине, как оазис в бесплодной пустыне. Купы дерев окружили её со всех сторон, а дальше рощица тянулась вдоль реки. Домиков пока не было видно, они скрывались в молодой зелёной дымке и показались, только когда подъехали ближе.

В отличие от плотной городской застройки здесь каждая мазанка стояла отдельно, огороженная дувалом, с садом и огородом. Порой даже заборы не соприкасались, и селение выглядело, как скопище хуторков, сбежавшихся в кучку поближе к реке.

Баюр намеревался сдать Фатиму на руки родне и попытаться догнать караван. Хотя за истекшее время он успел уйти далеко. Задача была не из лёгких уже потому, что маршрут для возвращения был выбран другой, не тот, которым они шли в Кашгар, и нового он не знал. Тем не менее по оставленным следам можно попытаться, хоть и придётся попотеть.

Однако Шайтан, начавший путать его планы, видимо, вошёл во вкус, и не собирался так скоро выпускать из лап свою жертву, собираясь вертеть ею и забавляться, как кот мышью. Это стало понятно, когда он следом за пошатывающейся от усталости и недомогания спутницей переступил порог сакли. Неубранная комната, сваленные по углам вещи, немытая посуда и… какое-то запустение. Хуже, чем в брошенном домишке на улице Джанкуче. Фатима удивилась не меньше его, но опомнилась первой, бросилась к постели у стены:

– Дедушка!

Баюр пригляделся к куче тряпья и увидел в ней сухого и немощного старика, который издал какой-то неопределённый звук: то ли стон, то ли радостный ох. Он подошёл ближе, присел:

– Что с вами?

Девчонка уже залилась слезами и только гладила сморщенное лицо и седой пучок бороды.

– Нога, – прохрипел тот, не удивившись чужому человеку. Похоже, ему, измученному болью, все казались на одно лицо. Тем более в сумраке.

Баюр по-хозяйски откинул одеяло, выше колена задрал штанину с засохшими пятнами крови. С ходу понял: перелом. Открытый и очень несвежий. Не меньше недели. Нога опухла, синюшность разлилась по всей голени и поползла выше. Чёрт! У них тут лекарей совсем что ли нет? Ещё немного – и начнётся заражение крови, тогда только в могилу.