Сергей Сиверс - Хроники Януса

– Считаю.

– Следовательно, мудрость, будучи целью познания, является благом?

– Получается, что так.

Вот они, сократовские приёмы. Грек владел ими как Ахиллес копьём.

– Теперь ответь, – сказал Деметрион, – свойственна ли мудрость лишь зрелому уму?

– Само собой.

– Почему?

– Это следует из того, что я сказал выше. Это соединение знания и опыта. Знание требует сил ума, а опыт – протяжённости лет. Мудрость всегда приходит с годами. Знание из книг, как бы оно велико не было, будет неполным, если не будет проверено жизнью.

– Совершенно верно, – согласился он. – Стало быть, ребёнок никогда не может называться мудрым?

– Естественно… если он только не дитя богов, – добавил я с усмешкой.

– Хорошо. Теперь перейдём чуть ближе к ответу. Скажи, может ли мудрость оправдывать насилие. Насилие ради насилия и насилие ради цели?

Я призадумался.

– Насилие ради насилия – мм-м…нет, ни в коем случае. Насилие ради цели…Это зависит от самой цели – благой или дурной. Например, насилие врача, который отсекает гниющую ногу, чтобы избежать заражения всего тела. Или насилие над врагом, замыслившим зло, чтобы предотвратить ещё большее зло…

Сказав это, я невольно подумал о том, что я делаю по долгу службы. Подозреваю, он тоже подумал об этом.

– Замечательно, – произнёс Деметрион. – Но если мудрость приходит с годами, может ли тогда ребёнок осознать справедливость необходимого насилия?

– Не может. Задача взрослых показать ему это.

– Как взрослый может это показать?

– Разными путями.

– Например?

– Сказать, что такова жизнь. Сказать, что так нужно для выживания. Сказать, что такие законы установила природа.

– То есть, не объяснять?

– То есть, не объяснять. До поры.

– До какой поры?

Я усмехнулся.

– Ты знаешь до какой, философ.

– Именно. Ты не поведёшь маленького сына, час назад игравшего с ягнёнком, на бойню, лицезреть как этому ягнёнку отрежут голову. Это не для детских глаз. Именно до поры.

Я опять усмехнулся.

– Но, видишь ли, есть и те, кто специально водит детей на казни и велят им смотреть как палач насаживает вражеские головы на колья. Так растят воинов.

– Конечно. Варвары, немногим отличные от животных. Но такие почитают исчадий ада, а не богов.

Я вздохнул и посмотрел ему в глаза.

– Хорошо, для тех, кто почитает богов. Скажи, как, по-твоему, вырастить настоящего воина?

– Я не знаю как. Знаю лишь, что воинами бывают не те, кто этому учится, а кто становится по необходимости. Как и знаю, что лицезрение жестокостей не сделает ребёнка храбрее.

Я кое-что припомнил…

– Год назад я слышал историю о мальчике двенадцати лет, которого славили как героя. Было это на севере. Галлы захватили деревню, разграбили и убили всех мужчин. В одном доме муж семейства вступился с ними в схватку. Он был калека, но галлы убили и его, а затем надругались над его женой. Совершив это, они затем устроили попойку, после чего улеглись спать. Ночью этот отрок заколол одного ударом в сердце, другого тяжело ранил. На шум прибежали остальные и схватили его. Пришёл и их вождь. Он сказал: «ты убил моего воина, змеёныш, и за это я предам тебя смерти». На что этот отрок ответил: «твой воин – жалкий трус, убивший калеку. Я не боюсь смерти. И я убил бы тебя, если бы смог!». Поражённый его храбростью, вождь галлов повернулся к остальным и сказал: «вот, смотрите как нам надо воспитывать своих детей.» Он отпустил его, приказав не делать ему никакого зла. В этом же день все они ушли из деревни.

– Это хорошая история о юном герое, – сказал грек.

– Ты считаешь, ему не следовало этого делать?

– Им двигала месть, и он излил её сполна. Эринии оказали ему покровительство.

– Ты считаешь его месть недостойным чувством?

– Есть благородная месть, когда руку воздающего направляет провидение. И есть низкая месть несоразмерная нанесённое обиде. Но месть исходит из страсти сердца, а не из разума. Она не изменит причину зла.

Наш спор грозил пойти по кругу.

– Ты опять вернулся к причине, почтенный Деметрион.

– Я опять вернулся к причине, достойный Луций.

– Ладно. Просто ответь: ты не против обучения родителями детей воинскому делу?

– Конечно же не против. Просто моя школа для этого не годится. Я знаю, что для римлян война это святое. Я покусился на святое. Не бери в голову мысли старого святотатца. – Он улыбнулся.

– Значит, ребёнка все же нужно учить как побеждать врага…

– Есть враги, которых нужно побеждать. И есть те, кого ты сам делаешь врагом. Греки говорят своим детям, что персы их враги. Персы говорят так о египтянах. Египтянине о хеттах. Хетты об ассирийцах. И так далее, этому нет конца.

– Враги есть потому, что есть войны, Деметрион.

– Именно. О том и речь, – подчеркнул он. – Войны же происходят оттого, что есть враги.

Я опять задумался. Это походило на замкнутый круг. Теперь, как мне показалось, я уловил его мысль – если только это я уловил из кружев его рассуждений.

Я пошутил с невесёлой иронией:

– И ты, верно, решил разрубить этот гордиев узел, философ? Никто иной как ты. Ты, как Прометей, решил просветить людские сердца огнём истины, надеясь в одночасье изменить природу человека, внушая, что не говоря ребёнку о насилии, ты избежишь его?

– Не совсем так. Нельзя избежать того, что неизбежно. Но не нужно подталкивать к тому, что разрушает. Не нужно внушать, что убить хотя бы с целью избежать зла, принесёт тебе пользу и ты будешь счастлив, видя как твой враг умирает. Ибо нужен зрелый и мудрый ум, чтобы определить где зло, а где то, что тебе кажется злом. Для этого нужны годы и мудрость, о которой шла речь. Пусть он сам, когда вырастет, решит и тогда…

– Пока он вырастет, – перебил я его, – начнётся война, придёт враг, вырежет его семью и убьёт его самого.

– Враг может прийти завтра. И может не прийти ещё тысячу лет. Если мы сами этого не захотим.

Мои глаза сделались шире.

– Не захотим? Как это понимать?

– Боги знают что мы хотим, а что нет. Чем больше мы хотим убивать друг друга, тем больше это делается явным для них. Они видят наши желания и не препятствуют им. Мы сами, а не боги, искажаем нашу природу.

Нет, я преждевременно понадеялся, что понял его!

Я поёрзал на скамье.

– Скажи прямо: ты вправду думаешь что лишь нашими желаниями это определяется? Ты всерьёз думаешь, если мы сами не пожелаем новой войны с Карфагеном, они не нападут на нас?

– Если Рим захочет войны, это больше подтолкнёт войну. Так же, как и они. Я говорю «захочет», потому что знаю, что в любой стране есть те, кто желает кровавых состязаний на поле брани ради пьянящего чувства победы, этот тип людей известен давно. Этим был одержим Ахиллес, многие варвары и греки, искавшие в войнах собственной почести и славы, нежели блага других. Они есть и среди римлян, есть и среди пунов. Также, есть и те, кто наживал богатство на вражде народов. Такие тоже хотят войны. Но корень у этого один. Для войны нужна ненависть. Для чувства ненависти нужно чувство врага. Если нет чувства врага, это можно внушить разными способами. И тогда шестерни придут в действие и механизм заработает. Это и есть причина, о который я говорил вначале. Если же отвечать на твой вопрос случится ли война против нашей воли – этого ни я, ни ты, никто не может знать…то есть, ты, славный Луций, конечно же знаешь это гораздо лучше чем я, ибо больше осведомлён.