Петр Илюшкин - Страшная граница 2000. Часть 3

– Глаз живой? – потрогал повязку Антон.

– Живой-живой! Только нос твой придётся лепить заново. Срезало как бритвой! Да не волнуйся, новый слепим. Лучше прежнего!

Антон закрыл глаз и попытался вспомнить, как он здесь оказался, в тепле и безопасности. Ведь целую неделю их группы 700-го отдельного отряда специального назначения шли по кручам чеченских гор, прикрывая пехоту.

Три группы спецназа были усилены пехотными арткорректировщиками и сапёрами. Всего – 35 «штыков».

Далеко внизу, в ущелье Мартан-Чу Шатойского района, буксовала в грязи и рычала бронетехника 15-го мотострелкового полка.

Полк шёл к селу Харсеной, а спецназ прикрывал движение сверху.

Спецназовцы шли чрезвычайно медленно, по пояс утопая в глубоком рыхлом снегу и ночуя без «спальников» прямо мёрзлой земле.

Появились простуды и даже обморожения.

На восьмые сутки тяжелейшего изнуряющего марша по заснеженным горам – долгожданный приказ:

– Сосредоточиться в районе села Харсеной. Ночёвка. Утром 21 февраля заменят мотострелки. А вам спасибо! И – домой, в родной Псков!

Всё, штыки – в землю!

Командиры, и сами измотанные донельзя, тоже ночевавшие на голой мёрзлой земле, решили «не напрягать» бойцов перед возвращением домой. Приказа на выставление боевого охранения и оборудования позиций к обороне они не отдали.

Да какое тут охранение, когда вылит мокрый мерзкий снег, а мороз так норовит усыпить навеки!

Но тихое морозное солнечное утро 21 февраля приободрило и навеяло прелестное пушкинское:

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит!

Вусмерть замёрзшие бойцы развели костры и, сложив автоматы в пирамиды, уселись прогреваться.

Через десять минут от бушлатов уже валил пар, а долгожданное тепло разливалось по телу. Блаженство!

Поглядывая на бойцов, прикрывших глаза, капитан Калинин шутливо сказал:

– Пора, красавица, проснись!

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроре!

И напомнил, что очень скоро – замена. И, как следствие, встреча с родной северной Авророй.

– Филиппов! Рация работает? Или батареи «сдохли»? – обратился ко мне старший лейтенант Самойлов.

– Скоро «сдохнет»! Но хватит до нашей замены. – пояснил я, включая рацию.

– Сообщи, у нас всё нормально. Рацию отключаем, батареи почти «сдохли»! Включимся только в самом крайнем случае.

Посмотрев на часы, старлей добавил:

– А чего может случиться? Через пару часов – замена!

Однако судьба наша уже висела на волоске!

Прямо посреди нашего походного бивуака разорвалась одна граната, затем – другая! Над головами засвистели пули.

Били очень точно, сверху, сразу с двух сторон.

Огненные нити пулемётных трассёров мгновенно пришили к снежному покрывалу сразу десяток бойцов. Они не успели дотянуться до автоматов, стоящих в пирамидах.

А добивали спецназовцев гранаты, рвущиеся рядом.

«Вот она, расслабуха! И цена за неё!» – мелькнула скорбная мысль, когда я наблюдал, как пулемётная очередь прошивает мою радиостанцию. Парочка метров до неё, а уже поздно! И автомат мой – там же, в пирамиде!

Мы лежали около дерева, высматривая нападающих.

Заметив чёрные фигуры, я бросил гранату, затем – вторую.

И – всё, я – безоружен! Бери меня тёпленьким!

Боевики приближались быстро, но осторожно, чтобы не попасть под огонь выживших спецназовцев.

«Ага! Пулемёт работает! Живы наши! Второй работает!» – радостно думал я, слыша пулемётные злые очереди.

Рядом, у ствола берёзы, отстреливался из пистолета Стечкина наш командир, Самойлов.

– Русский Ванька, сдавайся! – услышали мы гортанный злобный крик. – Ванька! Сдавайся!

Пулемётчик, лежащий невдалеке от нас, не выдержал и встал во весь рост. Направив ствол в сторону врага, он крикнул:

– Сдавайся? Щас покажу, сдавайся!

И тут же рухнул, как подкошенный. Пулемётная вражеская очередь прошила его насквозь.

Сразу же рядом с нами рванула граната.

– Нога! – крикнул я, почувствовав резкую боль.

– Ранило? – выкрикнул мой друг, Витёк, лежащий совсем рядом. – И меня ранило! Ничё, продержимся!

Хотел он ещё что-то добавить. Но разрыв гранаты заглушил его голос. В руку мою впились злые осколки.

– Витёк, живой? – крикнул я, пытаясь сделать себе перевязку.

А в ответ – тишина!

Быстро оглянулся.

Друг корчился на снегу, хрипел, обливаясь кровью.

«Ранение в горло!» – сообразил я.

И тут – разрыв гранаты. Прямо перед носом!

Кровь хлынула, как из брандспойта. Пытаясь заткнуть рану, я уткнулся лицом в рукав бушлата. И на мгновенье потерял сознание.

Когда очнулся, почувствовал сильнейшую слабость и полнейшее безразличие к своей судьбе.

Бой стих. Вместо автоматных очередей слышалась речь на ломаном русском.

Невдалеке детский голос радостно сообщил:

– «Стечкин»! Автоматический! Я нашёл!

– Стреляй! Добивай солдат! – ответили ему грубо.

И тут же послышались частые хлопки пистолетных выстрелов.

Открыл я слипшийся от крови глаз. Вижу – сапог рядом с моей окровавленной головой.

«Всё! Пристрелит!» – понял я, закрывая глаз.

Выстрел, ещё один!

Хрипы, слышные неподалёку, прекратились.

«Витька убили!» – пришла грустная догадка. – Сейчас моя очередь!»

Однако боевик почему-то медлил.

Видимо, он отвлёкся на Витька, когда я открывал глаз. А сейчас, глядя на моё окровавленное лицо, посчитал меня мёртвым.

Хмыкнув, боевик приподнял мою руку и снял часы:

– Дешёвка!

В моё ухо впились грубые пальцы и приподняли голову.

«Щас ухо отрежет!» – понял я. – Как бы выдержать, не крикнуть! Если поймёт, что я живой, сразу застрелит!

Приготовился я к мучительной смерти.

Но услышал брезгливое:

– Цепочки нет! Нищий!

Спас меня православный крестик, подаренный мамой, спас!

Именно она убедила меня, что никакой цепочки, ни серебряной, ни тем паче золотой, не надо! Обычная нить, и всё!

Спасает ведь не золото, а крест!

Голова моя, отпущенная чёрными пальцами, шлёпнулась на снег.

Боевик сделал пару шагов в сторону. Сразу – выстрелы из «Стечкина».

Похоже, добили командира нашего, Самойлова!

Затем – опять одиночные выстрелы. И – гранатный разрыв.

Бой длился недолго, не более получаса. Добивали и собирали оружие минут пятнадцать. И всё смолкло.

Но посмотреть и тем более встать я не мог. Сил вообще не было. Голова кружилась, как будто я катался на карусели. Тошнило сильно.

Так и лежал пару часов, пока не пришло подкрепление.

Мой тихий стон сразу привлёк внимание:

– Второй живой! Один контужен, внизу лежит.

Сообразив, что это наши, я заорал благим матом, почувствовав страшную боль.

– Промедол ему, быстро! – услышал я приказ.