Владимир Сумин - Байки из Мавзолея. Проза XXI века

Лева удачно торговал и менял принесенное на живые деньги. Пролетарии радовались экономии. Довольны были все. Поскольку процесс этот активно приближал к будущей счастливой жизни, которая звалась коммунизмом, то и назвали его созвучно – скоммуниздить. Пролетарии коммуниздили все, что плохо лежит. Бронштейн превращал это в деньги. Марксистская жизнь в кружке цвела и пахла.

Однажды мануфактурная работница принесла тюк красного сатина. Бронштейн, как обычно, хотел забрать его себе. Но Владимир Ильич не позволил.

– Пойдет на нужды трудовой революции! – решительно заявил он. – Сделаем повязки, по которым будем различать своих.

– Но революция еще неизвестно когда произойдет.

– Ничего. Пусть пока полежит.

– А что если пустить его на шторы в конспиративную квартиру? – предложил Свердлов. – Всегда под рукой, на виду. И моль не сожрет.

– Это хорошая мысль! – одобрил Владимир Ильич. – И никто не подглядит в окно, чем мы занимаемся.

– Да! Да! – дружно поддержали соратники.

И так и сделали.

Барышни Свердлова скроили занавески. Рукастые пролетарии соорудили карнизы. Шторы повесили. В вечернее время окна светились ровным багровым цветом.

И это привело к неожиданным результатам. Народ ломанулся в кружок.

– Марксистские идеи проникают в широкие массы! – радовался Владимир Ильич. – Мы на правильном пути!

При этих словах Лева Бронштейн хмыкнул и отвернулся. Остальные заулыбались в ладошки. Феликс Эдмундович тихонечко пояснил вождю:

– Дело в гривеннике за вход.

– Не понимаю.

– Нашу конспиративную квартиру с красными шторами приняли за подпольный бордель. Причем очень дешевый.

– А знаете, батенька, в этом что-то есть.

– Что?

– Пролетариев привлекает красный цвет. А это – цвет крови, без которой революция невозможна. Поэтому красный цвет мы можем сделать одним из символов нашей борьбы. Например, флага.

– Здорово! Правильно! Замечательно! – поддержали соратники.

– А девочек добавьте! – шепнул Владимир Ильич Свердлову. – Нагрузка увеличилась. Им тяжело.

– Сделаем! – пообещал разом повеселевший сын сапожника.

Как веревочка не вейся, а не змея, не уползет. Как ни маскировали марксисты свои сборища под пьянки-гулянки, а управа на них нашлась. Революционеры проводили очередную сходку, когда туда ворвались царские жандармы.

Пролетарии еще не разошлись по домам. Но стол был накрыт. Мужик в косоворотке наяривал на балалайке. Барышни Свердлова в кокошниках и сарафанах хороводили народные танцы.

– Свадьба что ли? – спросил филер.

– Ага! – дружно подтвердили революционеры.

– Горько! – крикнул один из них.

Революционеры стали истово целоваться друг с другом. Одна свердловка даже накинулась на жандарма.

– Да ты чо! – оттолкнул он ее руками. – Отстань, шалава!

И, может быть, и в этот раз все сошло бы с рук, как сходило раньше, если бы не попался один въедливый и дотошный опер.

– А где же жених и невеста? – поинтересовался он.

– Свадьба была вчера, – объяснили ему находчивые кружковцы. – А сегодня гуляем день рождения.

– И чей же? А предъявите ваши документы!..

Проверив бумаги и не обнаружив там заявленного дня, смекалистый полицейский грозно вопросил?

– Ну, так и чей?

Повисла тишина. И тут матрос-партизан Железняк вскочил с лавки и рванул на груди рубаху, обнажив свою затертую моряцкую майку.

– День рождения нашего доблестного военно-морского флота!

Сейчас каждый знает, что это главный мужской праздник, выходной день. И отмечают его двадцать третьего февраля. Полицейские, разумеется, тогда и слыхом не слыхивали про столь замечательную дату. Мало того, не все из них знали про существование флота. Да и само наличие моря вызывало у них серьезные сомнения. Реки они знали и видели. Реки у них были перед глазами. А вот то, что реки впадают в море им не очень верилось. Предположим, впадают. А что дальше? Куда вода девается? Река-то течет беспрерывно. Почему же море не переполняется? Ведь каждый знает: четверть в стакан не перельешь. И почему вода в море якобы соленая, если в реке – пресная?

Полицейские в объяснения бравого моряка не поверили. Но вида не подали. И зашли с другого конца.

– А почему это не вашем народном гулянье наблюдается такой перекос: спиртного и закуски вволю, а на посуде – некомплект: вилок – семь, тарелок – пять, а стаканов – одиннадцать? И это на ораву в двадцать восемь человек! Ар-рестовать всех!..

С некомплектностью посуды история для кружковцев понятная. Пили не все. Некоторые только харчились. А кто выпивал – не сильно налегал на закуску. Чтобы шибануло сильнее. Потому в посуде такая разномастица и наблюдалась. Но не объяснять же все это жандармам!..

Когда революционеров в кандалах и наручниках повели в околоток, матрос-партизан Железняк громко запел:

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!

– Про всех – не надо! – прошипел Бронштейн. – Сейчас каждый сам за себя.

Есть у русского человека замечательное качество: желание оценивать любое событие с двух сторон. Как захочется, под настроение, как на душу ляжет. Вот к примеру: говорят, тюрьма – разлучница. А ведь она еще и сводница. В ней люди собираются. Или вот еще. С одной стороны, третий – лишний. А с другой – куда без него? Ведь самая мужицкая компания – на троих. Классика жанра! Куда без третьего?

Вот и история иной раз выкидывает такие коленца!.. Каким могло бы стать будущее, не случись в тюрьме то, что случилось? Произошла бы революция? Построили бы социализм? Вырыли ли ему потом глубокую бездонную яму? Остается только гадать.

А случилось то, что при посадке пути двух главных российских марксистов едва не разошлись. Едва. Но не разошлись. Вместо этого в их узкой командирской компании возник третий персонаж. А случилось вот что.

В то время политических и уголовников селили отдельно. Боялись, видимо, царские сатрапы их смычки или чувствовали, что при скрещивании марксизма с бандитизмом возникнет неодолимая сила. Поэтому их разводили. При посадке в тюрьму революционеров погнали в их камеру. И тут Лева Бронштейн учудил. Он отступил в сторону. Уклонился. Потом он объяснил, что якобы замешкался, потому что развязался шнурок.

– А ты что не идешь? – удивился вертухай. – Ты разве не с ними?

– Вообще-то я как бы с ними, – объяснил Лева. – Но моя концепция отличается. Наши разногласия носят идейный характер, что подтверждает отсутствие консенсуса по принципиальным вопросам. Поэтому вполне уместна оценка, что я не с ними.

Тюремный человек очумело покрутил головой:

– Ну, раз так!.. Шагай!

И втолкнул бедного Леву в камеру уголовников. Лева переступил порог и поприветствовал своих будущих сокамерников привычным жестом – вскинул руку и дружелюбно произнес: