Велимир Строгов - Будущее. Которого не будет. Сборник рассказов

– Ну? Что надо?

«Три красавца под окном получили в бошку лом» – всплывает в голове. Три бритоголовых отморозка из «Детей Вечности». Нашивки в виде смерча, у самого старшего на морде татуировка – птица. Дебил, что с него взять. Явно не ожидали увидеть девчонку. Опешили.

– Да мы это… – тянет тот, который с птицей на морде.

Я смотрю ему в глаза.

– В чём сила, брат? – задаю любимый отцовский вопрос. Уж не знаю, в чём сила вопроса, но гопоту в тупик ставит только так.

– В бессмертии? – будто пытается разгадать пароль.

– Да нет же, в эволюции! – отвечаю я. – Пока развитие есть, есть жизнь и бессмертие. А у вас всё остановилось: ни смерти, ни жизни. Одна дурь осталась.

Ох, язык – мой враг. Психолог говорил, что это из-за моей детской изоляции. Не умею вовремя остановиться. Двое напряглись, а птицемордый задумался. Даже видно, как шестерёнки в голове скрипят. Даром, что бугай под два метра ростом, а мозгов-то как у динозавра.

– Слышь, не хами, а, – говорит, – мы тебя с пацаном одним спутали.

– Да ладно?!

– Ты вот этого не видела? – птицемордый пихает мне под нос фотку.

Я понятия не имею, кто это, но даже если бы знала – не сказала. Ненавижу всех этих фанатиков: «Адептов Судного Дня», «Армию Ликвидаторов», «Детей Вечности» и прочих, так похожих на моего отца. Но мой-то батя из настоящих был, из идейных. А эти дебилы расплодились не так давно. Психолог объяснял, что людям стало скучно. Раньше к чему-то стремились, боролись, права свои отстаивали, науку двигали, а сейчас в этом нет нужды. Наступило время вечного ожидания, и молодняк с жиру бесится.

– Не с нашего двора. А что он натворил?

«Дети» не удостаивают меня ответом. Разворачиваются и уходят. Козлы.

***

Мой отец – религиозный фанатик. До пандемии он основал секту «Столетнего дождя». Сам её придумал, сам возглавил. Считал, что цивилизация – зло, миру скоро придёт конец и спастись смогут лишь избранные, которые заранее отринут блага и научатся жить отдельно от других. Избранные – это, конечно, мы. Сколько помню, отец всегда был не в себе. Однажды ему приснился сон, в котором Бог приказал забирать жену и уходить в лес. Мама во всём следовала за отцом, она верила ему безоглядно.

Они исчезли из города, растворились в лесу, оставив бабушке записку: «Не ищи, спасайся покаянием». Отец ловил рыбу, охотился. Поначалу наведывался в город, потом перестал. Очень нескоро родилась я. Роды были трудными, но мы выжили. А через тринадцать лет мама снова забеременела. Она постоянно чувствовала себя плохо, и как-то утром, когда у неё уже вырос огромный живот, отец объявил, что мы возвращаемся к людям.

«Грядёт Конец Света, и живые уподобятся мёртвым» – гласили скрижали над входом в нашу землянку. Но оказалось, что конец света уже наступил.

Вскоре после того, как родители стали отшельниками, на мир обрушилась пандемия. «Вита-вирус», V+, просто «Вирус»… как его только не называли. Люди уподобились Богу. Люди стали бессмертными. И были счастливы – к хорошему привыкают быстро.

Наше знакомство с миром состоялось восемь лет назад, и мне он не понравился. Он топкий и медленный, как зыбучий песок. И люди здесь такие же – неспешные и вязкие. У них на всё есть неотвратимая вечность. Я самая младшая здесь. Я – последний ребёнок, видевший настоящую смерть. Я помню, что это такое.

***

Вот интересно. В мире до пандемии мои ровесники уже вступали во взрослую жизнь. Кто-то успевал обзавестись семьёй, родить детей. А сейчас в школе учатся до двадцати пяти. Но я заканчиваю экстерном. В лесной землянке папины розги вколотили в меня очень много знаний. Он лично гонял меня и по математике, и по письму. Предусмотрительный, гад. Хвастался, что книжки в первый же год накупил на случай рождения детей. Короче, когда мы вышли из леса, я уже и делила, и умножала, и читала, и по-английски «шпрехала». Только в новейшей истории у меня, ясен пень, провал. Надо будет подтянуть за лето.

С такими мыслями захожу в подъезд и нос к носу сталкиваюсь с пацаном с фотографии! Мы реально похожи, у нас даже толстовки одинаковые. В последний момент хватаю его за такой же, как у меня, капюшон.

– Тебя там ждут.

Не то что бы я отличалась человеколюбием, просто насолить этим «дровосекам» для меня в радость.

Парень отпрыгивает в темноту, но поздно, кажется, птицемордый успел нас заметить. Или нет?

– Бежим!

Хватаю его за руку и буквально волоку за собой. Щелчок моего замка совпадает с грохотом открывающейся подъездной двери. Мы успели.

И вдруг до меня доходит, что придётся им открыть. Ведь вычислить, в какой квартире я живу, не составит труда. Надо что-то делать.

– Ма-ма-ма-ма, – раздаётся из бабушкиной комнаты. Услышала, что я пришла, волнуется теперь. Ох, как не вовремя. Не хотелось бы, чтобы «Детки» встречались с Ба. Они ненавидят всех больных и недостаточно красивых.

Бабушка выплывает в своей кружевной сорочке, с боевым макияжем: ярко-синие тени на пол-лица и оранжевая помада. Значит, снова стало хуже. Я слышу, как молодчики тарабанят в квартиры на первом этаже. И тут меня осеняет.

– Раздевайся! – командую я парню и кидаю ему бабушкину запасную ночнушку.

Пока он судорожно выпутывается из штанов, заматываю его голову в платок, отбираю у бабушки помаду, окрашиваю его губы в морковный цвет и заталкиваю под одеяло. Ба, как тень, стоит рядом. Внимательно наблюдает, затем жестом фокусника выуживает откуда-то палетку с тенями и принимается размалёвывать его лицо.

А в нашу дверь уже стучат кулаки. Я беру со стола кусок хлеба, откусываю и открываю.

– Где он?

– Кто?

– Этот!

– Не знаю.

– Ты с ним столкнулась в подъезде!

– А, так это он был? Не разглядела. Споткнулась об него, получается, и побежала дальше. У меня бабушки тут. Пирожков ждут с утра, а вы задерживаете. Мне ещё тесто ставить, между прочим.

– Так это бабка там твоя мычит?

– Но-но! Бабушка. Разговаривает. У одной проблемы с дикцией, вторая глухонемая. С рождения.

Тут выходит бабушка. Бессмысленно улыбается напомаженными губами.

– И с психикой тоже проблемы? – уточняет один из гавкалок.

– Есть немножко. Она на посторонних агрессивно реагирует, особенно когда голодная.

– Мы всё же проверим, – птицемордый властно отодвигает меня и по-хозяйски направляется в комнату.

– Стратегическая ошибка, – комментирую я с набитым ртом.

Он не реагирует. Зато реагирует бабушка.

– Шалава! – кричит она. – Подстилка губернаторская!

Ой, сейчас тяжёлая артиллерия в ход пойдёт.

Ба кроет таким грязным матом, что щёки у «Деток» пылают, а уши сворачиваются в трубочки. Моя бабушка – филолог. Она столько интересного знает! Но это не всё. Она ещё и буйная. В незваных гостей летят ботинки, склянки и какой-то мусор. «Дети Вечности» явно не ожидали такого напора. Птицемордый напрягся, и я даже испугалась, что он может ударить Ба. Но тут из комнаты, как привидение, выползла ещё одна старушка. Плотненькая, расфуфыренная, губки бантиком сложила. Её влюблённый взгляд добил врагов, и они ретировались.