Фредди Ромм - Голос горячего сердца

Ла Ир застал их врасплох, да ещё засаду лучников сразу разгромил. Когда мы подошли, воевать уже было не с кем. Ла Ир поступил жестоко? А разве был другой выход? Англичан было очень много, они готовились к нападению. Как должны были поступить наши кавалеристы? По крайней мере, тех, кто не сопротивлялся, оставили в живых. И всё же это слишком страшно – холм, залитый человеческой кровью. Тысячи погибших людей. Враги? Они теперь мертвы, значит, уже не враги. Просто – люди, которых мы убили. Мы убили их вынужденно, не желая их смерти, но они всё равно мертвы, и кровь у них так же красна, как у нас. А ведь придётся ещё убивать. Сколько? До каких пор? Почему англичане не хотят уйти по-хорошему?

Хоть я как капитан и не должна так думать – хорошо всё-таки, что Фастольф увёл часть своих людей. Может быть, наконец-то они сами, по доброй воле покинут Францию.

Английские пленники… Бедные, несчастные люди. Испуганные, дрожащие, не понимающие нашего языка, опасающиеся мести. Многие из них ранены… Как это страшно – оказаться в руках смертельных врагов. Я бы и рада отпустить их, и никакого выкупа не надо, но только как бы не взялись они снова за оружие. Сэр Джон Тальбот… грозный лев, как орлеанцы прозвали его. Никакой он не лев. Усталый человек, покрытый шрамами былых ран. Неужели это он едва не уморил голодом большой город? Не могу в это поверить. Не похож он на злодея, нет же!

Господи, прости павших! Даже если они грешили – прости их! Мне страшно думать, что они, погибшие в бою, не получили возможности обратиться к Тебе.

Что же мне делать дальше? Луара стала французской. Дорога на Реймс, к коронации дофина открыта. Скоро я буду дома. Мне впору радоваться? Я смогу когда-нибудь забыть холм Патэ, залитый людской кровью?

– Ваше преосвященство! Как поживаете? – с сочувственной улыбкой обратился граф Жан Люксембургский к епископу Кошону, выражение лица которого трудно было назвать жизнерадостным.

– Заходите, ваша светлость… Плохо, всё очень плохо. Вы, конечно, знаете, что случилось на Луаре. Когда мы месяц назад разговаривали с вами, казалось, хуже быть не может, а вот… Больше у Англии нет армии. Проклятие, кажется, я связался с неудачниками! Да простит мне Господь резкие слова.

– Но ведь я слышал – герцог Бедфорд собрал новую армию?!

– «Армию»? Пять тысяч молокососов! И против них – двадцатитысячное войско этой девки-колдуньи! Что мальчишки смогут сделать там, где не справились опытные ветераны? А Бедфорд… когда, после Патэ, заседал его военный совет, капитаны рыдали в голос. Такого Англия ещё не знала. За полтора месяца потерять три армии! Лишиться того, что было завоёвано в течение пятнадцати лет!

– Помилуйте, ваше преосвященство! Мне рассказывали, что сэр Джон Фастольф увёл с собой две тысячи человек?

– А, правда. Они удрали с поля боя, как последние трусы. Сейчас в Англии их будут судить… во всяком случае, Фастольфа.

– Ваше преосвященство, не отчаивайтесь. У меня для вас утешительная новость. Девица Жанна не будет наступать ни на Париж, ни на Руан. Люди Карла убедили её сначала короновать его.

– Короновать – дофина Карла? Где – в Реймсе? Не понимаю, чему вы радуетесь? Ведь она пойдёт походом по Бургундии! Вы надеетесь её остановить?

– О, нет. До Реймса она дойдёт, вне всякого сомнения, и Карла коронует. Но вот потом… Главное – мы рассчитываем, что успеем укрепить Париж. Если она не сможет захватить столицу Франции, Карлу придётся вступить в переговоры с нами, а значит, армия будет распущена. И вот тогда…

– И тогда девчонка останется без своего сброда. Вы сможете взять её и передать мне. Не так ли?

– Вы совершенно правильно поняли меня, ваше преосвященство!

Дофин Карл не без опаски рассматривал высокие стены города Труа. Город, где его предала мать, королева Изабелла Баварская, когда заставила своего мужа Карла Простоватого от имени всей страны подписать договор с Генрихом Пятым. Она отдала за англичанина замуж свою дочь, сестру дофина, и признала власть годонов над всей Францией. Предательница. Как гнусно и отвратительно предательство. Тем более – со стороны близкого родственника. Матери. А теперь приходится воевать с родной сестрой и племянником. Впрочем, нет, война с ними почти уже закончилась, остаётся только привести в чувство неразумных бургундцев и их сторонников в Восточной Франции.

Здорово укреплён этот Труа. Неужели графиня собирается взять его штурмом? А ведь точно – собирается, вот уже всю армию расположила для атаки. И получится у неё? Говорят, более мощные крепости взяла за один день – Турель, Жаржо. Так что, наверное, возьмёт и эту. Забавно будет посмотреть. Де ла Тремуйль уговаривал заставить графиню отказаться от штурма, похода, распустить армию, но это он зря.

Во-первых, надо время от времени поразвлечься, а война забавнее любого пира. Правда, и опаснее тоже, поэтому военной забавой увлекаться не следует. А во-вторых, нашего брата Филиппа Бургундского привести к покорности не помешает. А то уж очень много он о себе возомнил. Наверное, думает, если англичане победят, то уедут к себе на остров, и он будет здесь править в своё удовольствие. Уже не победят. Все говорят, что после разгрома при Патэ у них не осталось сил, даже под боком у них Нормандия бунтует. Так что, брат Филипп Добрый, не помешало бы тебе перейти на мою сторону, пока я не разозлился. Де ла Тремуйль уверяет, что бургундцы заплатят хорошие деньги, чтобы войну прекратить, но меня не надует: если я коронуюсь в Реймсе, они раскошелятся куда щедрее. Так что пока лучше повоюем.

Удивительно, как безропотно армия слушается графиню. Капитаны, командиры, солдаты – все как один выполняют её распоряжения. И ведь не поймёшь, зачем она требует то да это. А ничего – получается у неё. И города бургундские сдаются один за другим, едва только видят её. Вот этот, Труа, первый заартачился. Молодчина графиня. Надо как-нибудь наградить её, прежде чем она вернётся в свой Домреми. Что бы такое придумать? Деньгами, конечно, жалко. Впрочем, денег она не требует, это хорошо. Титул я ей уже обещал. Наверное, поторопился, надо было сначала короноваться, а уж потом – титул ей. Ладно, я её потом спрошу, чего она сама захочет, авось ничего обременительного.

Жалко, что она чересчур святая да озабоченная войной. Она такая хорошенькая. Неплохо бы с ней попробовать вещи поинтереснее, чем походы, осады да штурмы. И ведь не объяснишь, что в ней такое особенное. Да, фигурка, ножки, личико – загляденье, спору нет, но этого добра и у других хватает. К тому же у неё волосы острижены коротко, а поди ты – и не портит её это. И мужская одежда тоже. Даже напротив – лучше видно, какие у неё ноги длинные да стройные. Эх, графиня, сделать бы так, чтоб англичан прогнать, бургундцев усмирить, но ты после этого никуда не уехала… а ещё – переоделась в нормальное платье, хотя бы вроде того, в котором была, когда мы познакомились… да чтоб святости своей поубавила…