Сергей Остапенко - Город не от мира сего. Цикл «Хроники Обсервера». Часть I

Я снова отвлёкся. Мой остров – а все мои соседи, обитающие неподалёку, просто арендуют у меня участки – когда-то был пологой возвышенностью посреди депрессивной территории, населённой бывшими шахтёрами. Депрессивными было принято называть такие места во время постиндустриального перехода. На планете есть места, где наступление армагеддона прошло особенно незаметно, ибо после него там ничего не изменилось. Когда-то время замерло и здесь, пока я, пользуясь связями и положением, не прибрал к рукам этот опустевший уголок, и не запустил его часы сызнова.

Теперь здесь заповедник, напичканный невидимыми глазу технологическими приспособлениями. Я настроил тут смешанный климат: с юга субтропики, на севере сухая степь. Увы, с каждым годом моя собственность существенно сокращается, за счет затопления берегов. Меня раззадоривает война с наступающим морем. Я насыпаю вдоль берега дамбы, укрепляю склоны, но неумолимая геофизика продолжает отбирать у меня клочки нажитого.

Однажды после шторма волны размыли край спускающегося к воде бугра, обнажив каменистый выступ. Спустя день или два его вновь аккуратно занесло бы песком. Но с утра я регулярно обегаю свою вотчину по периметру, чтобы быть в курсе происходящего и контролировать всё существенное. Метить и защищать территорию меня заставляет моё хищное мировосприятие, сохранившееся с индустриальной эпохи. В век тотальной травоядности я держусь за него изо всех сил.

Так вот.

Я оцепенел от внезапной находки, как дикарь, увидевший нейровизор. Матовые блики выступавшей из песка тёмной сферы пульсировали, словно сбивчивое дыхание. Предмет явно оказывал воздействие на сознание, «давил», от него хотелось отвести глаза, как от чего-то непотребного, кошмарного или запретного. Он словно испытывал меня, достоин ли я выдержать его напор.

Я выдержал.

Потом-то я догадался, с чем столкнула меня судьба. Но первой реакцией была мысль, что это «подарок» от боевиков какого-нибудь движения «Труд вместо изобилия». Эту догадку я отхватил бритвой Оккама и отбросил подальше. Во-первых, на взрывное устройство предмет не был похож, во-вторых, не такая уж я значимая шишка, чтобы поступать со мной так. В конце концов, избавиться от меня можно и проще. Получить образец моего генома нетрудно, а приготовить и распылить смертельную субстанцию, на которую патологически отреагирую только я – дело техники. Но никто пока не удосужился.

В общем, я поднялся с песка, куда меня бросил рефлекс, и поспешил за лопатой.

Знаете, что забавно? Я уверен, что у меня единственный использующийся экземпляр лопаты на земле. Ну, в музеях-то есть. Я и сам-то порой чувствую себя музейным экспонатом из прошлого. Я умею пользоваться лопатой, топором, пилой, токарным станком и швейной иглой. Это больше чем хобби или стариковская ностальгия. Мне кажется, благодаря этому я один только и остался вполне человек. А остальные, совершая завещанный Ницше прыжок из человека в сверхчеловека, так и не смогли перемахнуть через эту пропасть. И обосновались на её дне, обратившись в недосверхчеловеков. Счерхчеловечков.

А меня от этой участи спасли топор и лопата.

В общем, я ускорился и побежал по берегу к моей цитадели. Она спрятана за муляжом в виде ветхой избы. Под брёвнами скрыты стены бункера из новейших защитных полимеров. Бункер углублён в землю на десятки метров.

На бегу я вызвал доставку на поверхность модуля с инструментами, который уже ждал меня на раскрывшейся операционной площадке. Практически не сбавляя хода, я вынул лопату и бодро вернулся к месту своей находки. Однако дышащей выпуклости уже не было. Она исчезла. Осталась только осыпавшаяся круглая пещерка высотой с человеческий рост. Песок вспучило и разбросало, будто бы в нём надулся и взорвался гигантский пузырь. Увы, тогда я ещё не знал, что свой настоящий шанс я упустил…

Я принялся за расчистку и вскоре кое-что нашёл. В поцарапанном футляре хранился прибор с кнопкой, при нажатии на которую, извиваясь, выползали несколько тончайших шлейфов разной длины и цвета. В устройство можно было вставлять маленькие пластинки, хранившиеся в ячеистой матрице, похожей на плитку шоколада. Я опасливо обследовал предметы с помощью дистанционного манипулятора, который проверил уровень токсинов, радиации, микробиологической активности. Ничего угрожающего. Назад возвращался шагом: мне не хотелось споткнуться и выронить находку.

Ну вот, собственно, и вся предыстория. Я полагаю, мне простится отсутствие деталей в описании найденного артефакта, а также подробностей его исследования. Эти сведения сегодня уже засекречены; к тому же все эти технические детали обывателям, по большому счёту, не интересны. Опишу только способ, позволяющий к нему подключиться. То, что я принял за шлейфы, оказалось искусственным нейроволокном. Выяснилось, что устройство нужно приложить к голове, после чего шлейфы безболезненно проникают в нервную систему, встраиваются в нейронные цепи и нервы, идущие во все органы чувств. Сначала это до рвоты пугало, но когда попривык, неприятные ощущения исчезли. Выяснилось, что управлять устройством можно с помощью мысленных приказов.

Принципы его работы я вынужден оставить в тайне, но расскажу куда более важные вещи. Те, что я решил сокрыть, до поры, даже от первых лиц своего ордена. Разобравшись, с чем имею дело, я, естественно, передал находку им. Умолчал только о том, что одну из пластинок, будто отломленную от «шоколадки», я оставил себе. Её содержимое вряд ли представляет большой интерес для ученых или спецслужб, зато трогает моё древнее сердце.

Не знаю даже, как правильно подойти к рассказу о содержании находки. Как вы уже догадались, я нашёл хранилища информации невообразимо большого объёма. Интерфейс оказался весьма специфическим. С обычными компьютерами взаимодействие происходит посредством программ, неважно, записаны ли они на перфокарту, магнитную поверхность или квантовый носитель. «Увидеть» данные помогают устройства ввода/вывода, например, монитор, голограф или нейровизор.

Данные же, хранившиеся в «шоколадке», оказались доступны сознанию непосредственно, как его собственный опыт. И этот опыт было невозможно отделить от своего, не отключив шлейфы.

Сначала я думал, что в мои руки попался всего лишь очень продвинутый компьютер, как и наши аналоги способный подключаться к нервной системе. Но это устройство оказалось не таким простым. Прозвучит витиевато, но эта «ЭВМ» не данные в сознание загружала, а сознание погружала в океан данных. А потом отпускала в плавание, в котором личность чувствовала себя не наблюдателем, а непосредственным участником.

Впрочем, эта метафора меня не вполне удовлетворяет, я попытаюсь подобрать более адекватное объяснение. Мы до сих пор оперируем моделями и упрощениями реальности. Для наших практических задач этого, чаще всего, достаточно. Но у создателей этого устройства практические нужды, видимо, отличаются от наших. Они ничего не упрощают и не обобщают. Я предполагаю, что они наделены «растровой» памятью. Их сознание не путается в деталях, на которые рассыпается мир, а воспринимает всё окружающее сплошным всеохватным потоком. Поэтому их техника способна зафиксировать и свести воедино все подробные изменения, происходящие в каждом атоме хоть песчинки, хоть галактики. На протяжении миллиардов лет.