Екатерина Аполлонова - Наяву

Место встречи выглядело как маленькая полянка среди зарослей. Мой противник несколько раз затянулся сигаретой (Он курит! Я в шоке) и бросился на меня. Я опешил, однако увидел, что его странная стойка не опасна для меня, и легко защитился от ударов. Не помню, атаковал ли я сам, но было ясно, что он не трудный противник. В Ливадии мы, хоть и астматики, были ребята спортивные, и там противники были посложнее. Драка затягивалась. Я понимал, что так просто всё не закончится, и в какой-то момент намерено пропустил удар. Он был слабым. Я его почти не почувствовал. Зато мой противник обрадовался. Я же заметил в этом какое-то облегчение. Наклонился, он изобразил как бы добивающий удар по спине. Остался доволен, что не потерял лицо перед приятелями, и ретировался. Возможно, не хотел испытывать судьбу.

Домой я шёл с одноклассником-соседом. Считал себя трусом и проигравшим. Мысль, что я мог бы его побить, усугубляла это состояние. Однако мой приятель был спокоен и весел. И не смотрел на это, как на поражение. У меня с его слов складывалось впечатление, что это ничья. Странно.

После драки я стал «авторитетом» в классе. Ребята считали меня крутым бойцом. Помню, однажды я не стерпел и предложил выяснить один на один отношения одному из садистов, который унижал мальчика-изгоя. Он был повыше меня. Крепкого сложения. И честно сказал, что он не дурак, чтобы драться со мной один на один. Подобные ситуации повторялись позже со школьной шпаной. Задирались, а один на один встречаться отказывались. Я недоумевал. Недоумеваю до сих пор. Противоречивость этой истории живёт во мне. Саднит. Хочется убедить себя, что на самом деле я крутой, но сердце знает, что я струсил.

Вижу вход в школу. Ряд покоцанных дверей. Стеклянный верх. Кое-где – треснутое или выбитое стекло, заставленное фанерой. Общее чувство недружественной среды. За стёклами шпана ждёт, когда мы пойдём драться. Сердце шепчет: «Неужели? Нет! Не хочу! Я пойду. Я не трус! На меня смотрят». Эти пацаны неадекватные. Таких уродов я ещё не видел. На что они способны? Что мне делать? Вокруг жажда «хлеба и зрелищ». Им наплевать на меня, а ведь там были ребята из моего нового класса. Для них это было просто развлечением. Возможно, от этого новый класс так и остался для меня чужим. Каждый сам за себя. Жестокая реальность большого города после прекрасного Ливадийского «парника».

Так трус я или нет?

Солнечная тропа

Вижу солнечную тропу. Дорожку, усыпанную желтоватой крошкой. Она выступает в буйной ялтинской растительности, соединяя Ливадийский дворец с Ласточкиным гнездом. По тропе бежим мы, группа ребят одиннадцати-двенадцати лет. У нас приключение. На днях мне пришла идея: совершить утром пробежку от нашего интерната до солнечной тропы и по ней до Ласточкиного гнезда. Всего около восьми километров в один конец. Я тогда уже самостоятельно по утрам бегал около десятки, так что с учётом остановок на отдых это выглядело вполне реально.

Ребята загорелись моим энтузиазмом. И вот рано утром мы тайком покинули закрытое здание интерната, спустились из окна изолятора по лестнице на трубе кочегарки. Мы были возбуждены свежим воздухом и восторгом от начавшегося приключения. Ребята были уверены, что смогут преодолеть весь путь бегом. Я знал, что важно грамотно распределять силы, выбирать верный темп, следить за дыханием. Сосредоточиться на беге. Ребята этого не понимали и болтали на бегу о том о сём. Делились впечатлениями. Я чувствовал давление их эго и был слегка обескуражен их самоуверенностью. Не помню, разъяснял ли я им свою стратегию. По-любому они оставались беспечными и ей не последовали.

Когда я представлял себе наше приключение, то думал, как мы бежим по солнечной тропе, наслаждаясь открывающимися красотами. Чёрное море под восходящим солнцем, волшебное представление. Фантастические картины облаков над гладью воды. Сочный, напитанный тысячами южных ароматов и пением птиц, воздух. Растворение в этом чуде. Поющая от восторга и физического наслаждения душа сливалась с красотой внешнего мира. Это была медитация на бегу.

Но в итоге этого почти не случилось. Из-за пустой болтовни, оттого, что у каждого было «своё кино», свой ритм, и каждый слышал только себя самого, мы двигались медленно и впустую расходовали силы. Многие быстро устали. Мы останавливались на отдых чуть ли не каждые триста метров. Я понял, что нам всем будет сложно добежать до Ласточкиного гнезда. При этом усталость «слабых звеньев» заражала остальных, отнимала у них энергию. Мне стало тревожно. Но отступать не хотелось. Жгло желание воплотить мечту. Поддерживало моё жизненное кредо: доводить до конца.

Когда я бегал один свои десять километров, наматывая десятки кругов вокруг интернатской клумбы, то часто агонизировал, хотел остановиться, сдаться, но поддаться этому чувству было для меня смерти подобно. Такое иногда случалось – редко, из-за самочувствия. И каждый раз я терзался, наказывая себя за эту слабость воли. Разочаровываясь в себе, в поисках новых испытаний выходил на пробежку следующим утром. Реванш приносил облегчение, принятие себя.

Но тут я не мог управлять ситуацией. Команда меня подвела. Мы продвигались всё медленнее. Стало ясно, что мы не сможем возвратиться в интернат вовремя. Нас хватятся, и будет грандиозный скандал. Уголовная ответственность воспитателей за нас. Советские времена. Мы получили письменное разрешение родителей делать с утра перед школой пробежки в Ливадийском парке, однако это приключение переходило все границы допустимого.

Мы не добежали до Ласточкиного гнезда меньше километра, когда стало ясно, что пора срочно возвращаться. Бежать обратно не хватало ни сил, ни времени. А Ласточкино гнездо уже показалось из-за деревьев. Но мы повернули. У нас не было никакого плана. Просто наудачу поднялись на проезжую часть. Нам повезло. Проезжающий мимо санаторный автобус подбросил нас до Ливадии. Оставалось лишь пробежать до интерната около километра. Так мы и сделали, изображая, словно возвращаемся с пробежки в Ливадийском парке. В итоге мы прибыли вовремя, и никто ни о чём не догадался.

Я испытал облегчение, что авантюра сошла нам с рук, и разочарование, что задуманное не реализовалось, что мы не прошли это испытание, сдались под давлением обстоятельств. Кажется, это волновало только меня. Остальные выглядели вполне довольными. Думаю, если бы я был один, то добежал бы до Ласточкиного гнезда во что бы то ни стало. Возможно, я опоздал бы и случился бы скандал. Они потом случались, и какие.

И всё же я с теплом вспоминаю об этом забеге.

Как я тонул в Устье

Однажды мальчик двенадцати лет и его отец пошли на рыбалку. До реки от дома было километра три. Мальчик не интересовался рыбалкой, но любил гулять с отцом по лесу, вместе наслаждаться природой. Они шли и говорили обо всём на свете. Отец что-то с увлечением рассказывал, фантазируя. Сыну нравилось его слушать.