Данимира То - Тринадцатый свиток. Том 2

– Вам не кажется, что здесь пахнет водкой? – сказал плотный пожилой мужчина, появившийся из-за стоявших посередине полок с хозяйственными принадлежностями.

– Да, определённо! – ответил его собеседник и вышел тоже. И тут я узнала его! Это был Начальник, портсигар которого спас мне жизнь. Вот он оказывается, где работает!

– Но наш кладовщик такой хитрец, что перерой весь склад, ни за что не отыщешь водку.

– На то он и кладовщик, чтобы клады хранить – засмеялся Начальник, – как насчёт чернил и бумаги? Мой секретарь подхватил чертову испанку тоже, приходится теперь самому запасы пополнять.

– Сейчас, ага, вот оно. Вот вам бумагу поплотнее и побелее, смотрите какое качество! Английская!

– Мне всё равно… и тому, кому на этой бумаге будет написан приговор – тоже, – цинично ответил Начальник.

Наконец, они вышли и заперли дверь, так что я вздохнула свободнее. Скорее всего, сегодня сюда больше никто не придёт. Выбравшись из-за шинелей, я вдруг подумала, что можно использовать одежду для того чтобы беспрепятственно выйти отсюда. Доев остатки моих съестных запасов, я почувствовала себя значительно лучше. Сначала я хотела оставить часть для раненого, но потом решила, что раз он болен, то должен хотя бы дня три попоститься, чтобы организм справился быстрее.

Ночь я провела в тревожном сне, и рано утром, ещё затемно, стала будить своего спутника. Он чувствовал себя очень плохо, но оставаться далее здесь было опасно. Я показала ему вешалки с шинелями и он, пошатываясь, подошёл к ним. Через несколько минут мой раненый преобразился в солдата. А я решила не переодеваться, а выйти, как есть. Кому придёт в голову остановить старуху. Из окна было видно, как у входа в здание сменился ночной караул. Значит те, которые могли видеть, как нас вчера привели в «зоопарк» – ушли.

Мы вышли без проблем. Никто не пытался нас остановить, может быть, караульные подумали, что боец провожает старую мать домой. Теперь, на улице мой спутник взял инициативу в свои руки и повёл меня за собой. Странно, но за всё это время мы так и не разговаривали с ним. И сейчас, идя по улицам Петрограда, продолжали молчать. Потом мы сели в трамвай, битком набитый людьми, и я видела, как смертельно побледнело его лицо, когда кто-то сильно прижал его. Я постаралась оберечь его и своим худым телом прикрывала его от наседающего народа. Наконец мы приехали в фабричный район, и он привёл меня в маленький переулок, где в цокольном этаже располагалась обувная мастерская. Открыв дверь, он пропустил меня в полутёмное помещение и тщательно запер за собой.

– Щука, – он протянул мне твёрдую руку. – Располагайся, мать…

– Очень приятно. Ты тут работаешь?

– И живу. Сейчас чаю попьём, а потом посмотришь, меня кажется, зацепило.

Я стала раздеваться и наконец, сняла с себя опостылевший парик со старушечьим платком. Щука немало удивился такому моему превращению.

– А ты не такая уж и старушка, – усмехнулся он. – От кого прячешься?

Почему-то мне стало очень спокойно на душе, рядом с этим простым человеком.

– Потом расскажу, а теперь давай посмотрю тебя, раздевайся!

Он беспрекословно стянул с себя гимнастёрку, и я чуть не упала в обморок от того, как он был избит. Всё его тело было в кровоподтёках. А потом Щука спустил штаны, и мне стало и смешно, и страшно. В ягодице у него застряла пуля. Вот почему он так сильно хромал!

– Надо вытащить, – сказал Щука.

Он похромал к столу и взял острый обувной нож, потом зажёг примус и поставил на него воду в чайнике. Примус шумел, в подвале было тепло и уютно, и я задремала на его старом диванчике. Через некоторое время Щука разбудил меня.

– Вставай, пора за дело. Помнится, у тебя там и водка где-то была?

Пока я доставала водку, он уже разложил всё на столе, на чистом холсте. Острый нож, игла с нитью, ножницы и корпия. Щука улёгся на моё место и спустил штаны.

– Давай, выковыривай, только не лютуй!

Странно, но я без колебаний приступила к операции. Пуля сидела в глубине мышцы, и я попробовала сначала подцепить её, но не удавалось. Тогда я быстро сделала разрез и вытащила её наружу. За это время Щука сказал великое множество слов, которые я не решусь здесь привести.

После чего я зашила его рану и закрыла корпией, смоченной в водке.

– Ты что, врачиха? – полюбопытствовал сапожник. – Как ты ловко-то всё провернула!

– Нет, я не врачиха, – засмеялась я, – но видишь, оказывается, когда надо, могу!

– Тогда давай выпьем за моё здоровье и наше освобождение! – Щука был сапожник и не мог пропустить такое событие. – И заодно расскажешь мне, как ты попала в «зоопарк».

Я рассказала ему кое-что. Ровно столько, сколько ему полагалось знать. А потом спросила, почему его схватил патруль?

Он оказался на вокзале вместе с друзьями, куда они пришли, чтобы посадить на поезд его шурина. Щука улёгся поудобнее, и попивал водочку с видимым удовольствием, предварительно достав откуда-то кусок хлеба, лук и солёный огурец. Запах стоял убийственный! Он слегка опьянел и разговорился, обильно пересыпая речь матом:

– Если полезешь на поезд один, то тебя просто вышвырнут оттуда. Народ прёт, как оголтелый! Поэтому мы пошли всемером. И обеспечили шурину коридор. Только так он и уехал. Потом подрались там с мужиками из соседнего района, которые кого-то из своих, тоже подсаживали на поезд. До стрельбы дело дошло. А тут патруль! Плохо было то, что я их одного матросика подстрелил. Ну не насмерть, а так! Зато он теперь героем будет, паёк усиленный получит. Уж как они меня стращали, что со мной сделают, когда вернутся. Но повезло! Я просто в рубашке родился! И кто это умудрился дверь открыть?! И тебе спасибо, что вытащила меня оттуда. Могла бы и бросить! Теперь я твой должник!

– Жалко тебя стало, вот и вытащила. А вот должок с тебя и правда потребую, – я улыбнулась, видя, как он весь подобрался. – Да не волнуйся, просто надо будет только по одному адресу сходить и передать письмо, а потом забрать то, что тебе дадут. Ничего страшного. Только надо быть осторожным, чтобы никто тебя не видел. Я сама не могу туда пойти по ряду причин.

– Ну что ж, пойду, куда деться, ты ж меня от смерти уберегла. И я должен добром! Я полежу маленько, а потом к вечеру пойду.

Я написала небольшое письмо для мадам Безе, сказала, что со мной всё хорошо и попросила передать мои документы и вещи подателю письма.

Когда стало смеркаться, Щука оделся в гражданскую одежду и ушёл.

Я осталась одна. Время тянулось медленно. Я не сводила глаз с ходиков, стучащих на стене. Потом ходила из мастерской в жилую каморку Щуки и обратно, прислушивалась к шуму, так некстати начавшегося дождя. Я знала, что он вернется не раньше полуночи. Хоть бы его патруль не задержал!