Лидия Ситникова - Бог исподволь: один из двенадцати

Епископ Мекленбургский из своей резиденции в Шверине неустанно призывал горожан замаливать грехи. Количество отслуженных месс увеличилось троекратно. Тёмные от сажи колокола звонили без устали, но ручейки измученных горожан, вяло стекающихся к притворам храмов, мелели день ото дня.

– И вот, когда треть горожан лежала в гробах, а ещё треть навсегда покинула город, ко мне прибыл представитель епископа, – Герхард повертел в руке пустую кружку, – он передал мне послание. В нём говорилось, что весть о нашей беде достигла Рима, и более того – зараза распространяется по всей Империи. Папа издал буллу, в которой повелевал в кратчайшие сроки остановить бедствие и найти виновных. Колдунов, наславших на город «чёрную порчу», и еретиков, чьи нечестивые деяния делали тщетными воззвания к Господу.

– И ты отыскал их? – Хельтруда осторожно сняла последний виток холста.

– Нет, – Герхард отвернулся и стал смотреть в окно поверх плеча травницы. За мутной слюдяной пластинкой догорал закат. – Я сделал всё, что было в моих силах. Собрал всех оставшихся осведомителей и поручил им слежку. По моей просьбе каноники провели службы в храмах, призывая горожан покаяться и рассказать, что им известно. Они обещали индульгенции каждому, кто даст хоть какие-то показания, и это сработало против нас. В первые два дня на меня вылился поток доносов. Я не спал сутками, пытаясь разобраться в том, какая часть этого может быть правдой, а какая – просто ложь напуганных обречённых людей. Хель, они знали, что скоро умрут, – Герхард отвёл взгляд, видя, с каким напряжением слушает его замершая травница, – и пытались получить единственно возможное утешение – своё последнее прощение грехов…

Он помолчал, пытаясь шевельнуть пальцами левой руки. Кисть не слушалась.

– Я не нашёл в доносах никаких конкретных обвинений – одни слухи, подозрения, досужие вымыслы… Это было похоже на панику. Каждый очернял каждого, чтобы не стать очернённым самому. По распоряжению бургомистра городские ворота были заперты. Никого не выпускали – еретики не должны были избежать правосудия…

– Но это не имеет под собой никакого смысла, – сказала Хельтруда, – кто станет сидеть и дожидаться, когда его преступное деяние будет раскрыто и наказано? Нечестивцы должны были покинуть город сразу же.

– Я пытался объяснить это посланнику, – устало проговорил Герхард, – но у епископа был свой взгляд на происходящее. Если бедствия продолжаются, то зачинщики должны быть где-то рядом. И мои поиски продолжились.

Вокруг запястья по коже разлился приятный холодок, запахло горькими травами. Инквизитор перевёл взгляд от чернеющего квадрата окна на знахарку.

На минуту в комнате повисло молчание. Наконец Хельтруда, отставив в сторону горшочек с целебной мазью, покачала головой.

– Герхард, здесь я бессильна.

Инквизитор опустил взгляд.

Его левая кисть в разводах подсохшей крови безжизненно замерла среди обрывков холста. Бледные, будто мраморные, пальцы сливались со светлым льняным покрывалом.

– Я не могу тебе помочь, – Хельтруда осторожно коснулась покрасневшей кожи запястья, – это не тот недуг, что требует лишь трав и заговоров.

– Что мне делать? – спросил инквизитор. В горле застрял мерзкий ком.

– Есть один способ… – знахарка отвела взгляд, забирая пустую кружку, – в полудне пути отсюда живёт человек, умеющий исцелять самые тяжёлые раны. Но…

– Но что?

– Но он – чернокнижник, колдун, – еле слышно закончила травница, – и я не думаю, что инквизитору подобает…

Герхард приподнялся на локте, правой рукой обнимая Хельтруду за талию. Кручёный поясок из стеблей зверобоя заскрипел под пальцами.

– Я совершил слишком много того, что не подобает совершать инквизитору, – губы растянулись в подобии улыбки, – и давно перестал считать свои грехи. Ты укажешь мне путь к нему, Хель.

Взгляд Герхарда остановился на лице знахарки.

– И даже не думай идти со мной, – предупредил он, – ты и так многим рискуешь, укрывая меня в своём доме…

Инквизитор наклонил голову, погружая лицо в волосы Хельтруды.

– А я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности… – чёрные и русые пряди спутались. Запахи овса и мёда щекотали ноздри.

– Ты должен будешь передать ему это, – травница не без труда высвободилась и встала. На её лице играла едва заметная улыбка. Сдвинув приткнувшийся в углу сундук, Хельтруда откинула половицу и вынула из схрона комочек. – Не спрашивай, что здесь. Он поймёт, кто ему это передал, и поймёт также то, что тебе можно верить.

Герхард кивнул, наблюдая, как знахарка бережно заворачивает комочек в ткань и кладёт его в дорожную суму. В своём крестьянском платье из грубого льна, простоволосая и отнюдь не молодая, она представлялась воплощением изящества и красоты. Её не портили ни морщинки на щеках, ни суровая складка на лбу – следы выносимых лишений. Худощавая фигура травницы казалась изваянной из мрамора – и неважно, что неумёха-скульптор оставил угловатости на бёдрах и ключицах. Со всеми знаниями и опытом, с грузом прожитых лет за спиной, она всё равно виделась юной лесной феей, погружённой в таинственный мир волшебства.

– Я отправлюсь до рассвета, – сказал инквизитор.

– Тебе нужно будет миновать торговый тракт затемно, – знахарка отошла к окну. Её руки рассеянно оправляли подол. – Ночью тракт безлюден. Но ты свернёшь с него и пойдёшь на север, туда, где деревья покрыты мхом. К колдуну не ведёт ни одна тропа – твоим проводником станет лишь холодный ветер, что дует в ночи. Рано или поздно ты достигнешь реки – двигайся вниз по течению…

Травница замолчала.

– А дальше? – спросил Герхард.

– А дальше он сам найдёт тебя. Скажу одно – на твоём пути встанут препятствия. Какие именно, я не знаю. Они отличны друг от друга каждый раз, но ты будь готов ко всему. Свёрток, что я дала, не прячь глубоко. И храни при себе ещё один оберег…

Руки знахарки скользнули к шее, и в её ладонях остался крохотный кусочек дерева. Сквозь аккуратно вырезанную дырочку была пропущена пеньковая верёвка. Хельтруда приблизилась, и Герхард склонил голову, чувствуя, как шершаво скользнул по коже шнур.

– Это частица Древа Богини-Матери из северных земель. Носи её, не снимая… пока не вернёшься ко мне.

– Я так благодарен тебе, Хель.

– Ты должен будешь вернуть мне этот оберег, – травница будто не слушала, – без него мои заговоры теряют былую силу. Ты понял меня?

– Я понял тебя, – Герхард сжал шнурок здоровой ладонью.

– А теперь, – Хельтруда, подобрав платье, с ногами забралась на лежанку, – закончи свою историю о проклятом городе.

Инквизитор спрятал оберег под рубаху. Кусочек дерева, лишённый женского тепла, теперь напитывался теплом его тела.